ru:kulakov:sim

С Юрием Ивановичем я познакомился во время своей учёбы на физическом факультете в НГУ. Справедливости ради надо отметить, что первая встреча с Ю.И. Кулаковым была на экзамене по аналитической механике, но если бы она была единственной, то и не запомнилась бы. Следующая встреча произошла спустя полгода. Это было в начале третьего курса, когда на доске с расписанием я увидел интригующее объявление о том, что начинается факультативный курс лекций по физике. Не просто по физике, а по непонятной «Теории физических структур», но с поясняющей припиской, что эта теория связана с основами физики и мироздания. Лекция будет проходить в БФА (большая физическая аудитория, а ныне аудитория имени Будкера), а прочитает её доцент физического факультета Ю.И. Кулаков. Звучало интригующе и я с лёгкостью решил, что стоит сходить послушать первую лекцию. Тем более, что подходит пора задуматься о специализации, которая как раз начиналась в конце третьего курса. Ещё более я утвердился в своём желании сходить на лекцию, увидев точно такое же объявление, написанное от руки и не шариковой, а чернильной ручкой, которое красовалось в переходе к БФА. Третье такое же висело при входе в студенческую столовую. Да, реклама — великая сила, даже при социализме, и мне не стоило бы удивляться, что подходя к БФА, как обычно за минуту до звонка я увидел настоящее столпотворение! Аудитория была заполнена почти полностью. На первых рядах сидели преподаватели, как знакомые, так и абсолютно мне неизвестные, хотя может и не преподаватели. В общем, я понял, что удачно попал, а судя по ажиотажу, должно быть интересно.

Прозвенел звонок и небольшая группа студентов, окружившая пожилого человека, расселась по своим местам. Человек с ленинской лысиной и остатками седых волос, оставшись один, подошёл к кафедре. В его облике было что–то поистине профессорское, об этом можно было судить даже не по тому внешнему, на что падал взгляд. Костюм не идеальный, но аккуратный. Бабочка, вместо привычного галстука. Но не это говорило о том, что перед нами профессор, а что–то другое. Что–то внутреннее. То, как он стоял, как он улыбался и как заговорил. Он представился и объявил о начале курса лекций. Но, для того чтобы объяснить, что будет в этом курсе, он начал не с повествования, а с вопросов.

— «Как вы думаете, почему наш мир трёхмерен? Почему есть время? Почему атомы столь малы, а вселенная столь велика? Почему законы физики, которые мы изучаем, именно такие? А могут ли быть другие законы физики на других планетах или в других мирах?»

И после длинной вереницы вопросов он сказал, что мы постараемся на них ответить! Вот это было начало! Теперь я убедился, что пришёл не зря. Кто бы не хотел найти ответы на все эти вопросы?

Стартовала лекция, как я понял много позже, с традиционного начала — описания платоновской пещеры. Нарисовав на доске полукруг пещеры и посадив возле стены спиной к костру человека, смотрящего на игру теней, Юрий Иванович нарисовал ещё и танцующую женщину, которая отбрасывала эти самые тени. После чего уподобил человека собирательному образу физика, а тени — проявлению в нашем мире физических законов. Но кто же тогда эта танцующая женщина? Ею оказались те самые идеальные, истинные законы, которые нам и предстояло воссоздать по бесформенному отблеску пляшущих теней — явлений. У нас хоть и преподавалась философия, но она начиналась после внушительного курса истории партии, а в той философии, что была, я такого не встречал. В общем, зацепило. Но был один отрицательный момент в лекции — это время. Оно подошло к концу и лекция закончилась. По дороге в общежитие мы с однокурсниками, что были на лекции, живо обсуждали только что услышанное. Выяснилось, что многие студенты, особенно те, кто прошёл через ФМШ (физико–математческая школа–интернат при НГУ для школьников) уже хорошо знали Ю.И. Кулакова и лестно о нём отзывались.

На вторую лекцию пришло народу не меньше, ну может на самую малость. Всё было по прежнему интересно, а на некоторые вопросы, которые возникали у слушателей Юрий Иванович отвечал, что на них мы ответим чуть позже. Со временем этих вопросов становилось больше. Постепенно, с каждой последующей лекцией народу приходило всё меньше и меньше, пока нас не осталось человек десять, пятнадцать. Конечно, это немало для факультативного курса, но по сравнению с началом — почти ничего. Несмотря на редеющие ряды лекции Юрий Иванович проводил так же вдохновенно и азартно, не давая оставшимся заскучать или пожалеть, что они пришли. Такой небольшой группой мы закончили осенний семестр и разошлись на зимнюю сессию и каникулы. После зимних каникул всё повторилось — объявления от руки, ажиотаж на первых лекциях, вопросы с мест, ответы и разъяснения, а далее постепенное затухание интереса. Интерес пропадал, но не у всех. В конце остались примерно те же самые десять пятнадцать человек, которые упорно ходили, слушали, задавали вопросы, спорили. В их числе было несколько моих однокурсников. Это помогало нам, т.к. обсуждения на лекциях плавно перетекали в обсуждения в общежитии. Это было похоже на раздуваемый в наших умах огонь, который не затухал до следующей лекции Юрия Ивановича. Ощущения были удивительные — словно соприкосновение с пока непознанным, но рождающимся прямо сейчас новым знанием. Именно о такой атмосфере я читал в воспоминаниях Гейзенберга, Бора, описывающих рождение квантовой механики, когда одна идея рождала другую, а та, в свою очередь, третью и так далее, по возрастающей.

Кроме того выяснилось, что один из участников не только ходит на лекции и слушает, но ещё и сам заниматься этой самой ТФС! Оказалось, что однокурсник Джон вхож к Юрию Ивановичу аж с учёбы в ФМШ. И ладно бы просто вхож, так он ещё и занимается исследованиями. Как потом выяснилось он изучал геометрию Гельмгольца. Исследовал, как в этой геометрии можно вычислять углы между прямыми, которые к тому же и не совсем прямые. Саму же геометрию Гельмгольца, как нам рассказал Юрий Иванович, получил его ученик Г.Г. Михайличенко, назвав её в честь Гельмгольца.

Когда я поступал в НГУ, то хотел заниматься или астрономией, или изучать элементарные частицы. Астрономии в те годы в НГУ не было, а вот с частицами было всё замечательно. НГУ готовил кадры для всемирно известного Института ядерной физики (ИЯФ). Неспроста большая физическая аудитория затем получила имя Будкера, т.к. именно Герш Ицкович Будкер был первым директором ИЯФ, который с основания НГУ читал лекции в этой самой аудитории. Вполне естественно, что я пошёл специализироваться на физику элементарных частиц и когда настал мой черёд искать научного руководителя, то я пошёл в ИЯФ и даже кого то нашёл. Меня привели в лабораторию, показали установку. Рассказали по каким параметрам она превосходит всё, что есть в мире и что надо сделать, чтобы в ближайшее время можно было начать с ней работать: разгонять и сталкивать частицы, смотреть продукты столкновений. Это ближайшее время должно начаться аж через пять лет. Затем ещё лет пять — десять уйдёт на эксперимент и его обработку. Мне показали радужные цели…, от которых я откровенно приуныл. Если сказать, что я впал в депрессию, то, наверное, так оно и было. Да, я впал в депрессию.

Неизвестно сколько времени я в ней пребывал, но вывело меня из этого состояния новое, написанное от руки чернильной ручкой объявление Юрия Ивановича о начале спецкурса, по уже известной Теории Физических Структур. Я понял, что только Юрий Иванович может быть моим руководителем и ни к кому другому я не хочу. Ведь только он с таким энтузиазмом и азартом может увлечь людей заниматься неизвестно чем, так как именно это что–то в действительности и является самым стоящим, ради чего стоит жить и чем стоит заниматься. Да, я понял, что буду обязательно заниматься этими физическими структурами! Во что бы то ни стало.

Как часто бывает, если кто–то чего–то захотел, то сразу выясняется, что он не единственен в своих желаниях. Видимо, по схожему пути из нашей немногочисленной группы, специализирующейся на физике элементарных частиц через уныние, депрессию и поиск выхода, через Юрия Ивановича, прошло ещё два человека. Со мной уже трое. Ладно Джон — он вне конкуренции, он уже давно работал с Кулаковым, но кроме него был ещё Евгений.

Мы договорились и пошли домой к Юрию Ивановичу просить взять руководство над нами в написании дипломной работы. Зашли в советскую хрущёвку. Поднялись на четвёртый этаж и с волнением позвонили в висевший звонок. Дверь открыла пожилая женщина с удивительно ясным, излучающим спокойствие лицом. Спросили Юрия Ивановича, он был дома. Мы вошли в микро–прихожую, где и одному человеку было не развернуться, раздевшись, прошли в большую комнату. В комнате, кроме дивана и обычного шкафа, по всему периметру стояли самодельные полки, от пола до потолка забитые книгами. Возле окна стоял письменный стол. Даже не один, а два, разделённые между собой узким проходом, ведущим к балконной двери. Всё было очень аккуратно и просто. В преддверии судьбоносной встречи я ощущал благоговейный трепет.

Договариваясь по телефону о встрече, мы уже сообщили цель нашего визита, так что рассевшись на стульях перед столом, за которым сидел Юрий Иванович, мы по очереди начали рассказывать о себе и о том, почему мы хотим заниматься Теорией физических структур. Когда очередь дошла до меня, я не стал рассказывать о своём удручённом состоянии, в котором пребывал после ИЯФа, а постарался убедить в своём желании заниматься ТФС, тем боле, что так оно и было. Выслушав нас, Юрий Иванович сказал, что сможет принять только тех из нас, кто пройдёт отбор. Для этого он каждому дал свою задачу, связанную с ТФС. Задачи заведомо не были простыми, на их решение должна была потребоваться пара недель. Обрадованные тем, что нам с порога не отказали, мы с энтузиазмом погрузились в решение задач.

Лишней конкуренции между нами не было, и при решении своих задач мы активно общались, предлагали свои варианты, делились находками и проблемами. И, видимо, показали себя, так что через положенные две недели мы отчитались об успешно проделанной работе. Юрий Иванович сообщил, что мы справились со своими задачами и он берёт нас на дипломную работу! Оставался только последний нюанс — в деканате нас должны были официально перераспределить. А это оказалось не совсем просто. На кафедре элементарных частиц не хотели просто так передавать трёх почти готовых специалистов Кулакову и поэтому в ИЯФе пришлось встретиться с академиком Барковым. Лев Митрофанович приложил весь свой опыт убеждения, отговаривая нас от такого опрометчивого шага. Но мы были непоколебимы и нас отпустили!

Настали счастливые полтора года работы над дипломом. Мы посещали лекции и семинары Юрия Ивановича по ТФС, которые он проводил специально для нас. Безусловно там были и другие студенты и преподаватели, но упор делался на нашу подготовку. Занятия проходили не только в университете, но и дома у Юрия Ивановича. Что меня поражало в изложении какой-либо физической, а равно и математической задачи или проблемы, так это последовательность изложения. Теперь уже научный руководитель начинал с общей постановки, затем, привлекая естественные допущения, её уточнял. Далее, применяя математические построения, приходил к положенному результату. Честно говоря, это завораживало и казалось очень простым и понятным. Но, оказавшись с подобной задачей один на один, выяснялось, что можно легко запутаться на пустом месте, т.к. на каждом шаге тебя подстерегала неуверенность и слабая подготовка.

Юрий Иванович не предлагал нам тем для дипломной работы, а дал возможность каждому из нас выбрать её самостоятельно. На мой выбор повлиял В.К. Ионин, который в то время активно сотрудничал с Кулаковым, пытаясь понять, что же такое эта самая теория физических структур? Несмотря на то, что он был геометром, он сделал фундаментальные работы в алгебраическом осмыслении физических структур, что и задало вектор моей работы. Какие темы были у других моих товарищей, честно говоря, я не помню. По духу эти темы, видимо, были ближе Юрию Ивановичу, т.к. с ними он общался напрямую, а меня перепоручил своему ученику Владимиру Ханановичу Льву. Так что неформально, у меня было два руководителя.

Владимир Хананович буквально за год до моего появления защитил кандидатскую диссертацию по теме физических структур и это была уже вторая диссертация, связанная с ТФС. По иронии судьбы В.Х. Лев как раз работал в институте ядерной физики, из которого мы только что сбежали! Но работал он там не совсем физиком, а в большей степени инженером, принимая участие в разработке различных узлов ускорителей, которые ИЯФ успешно эксплуатировал сам и продавал в другие страны.

Интересная деталь, характеризующая отношение части физиков к Кулакову и его теории проявилась именно в ИЯФе в деле, так называемых доплат «за степень». После защиты и присвоения кандидатской степени Владимиру Ханановичу в ИЯФ была положена доплата к заработной плате. Но в ней было отказано фактически под предлогом того, что Ю.И. Кулаков занимается псевдонаукой, а, следовательно, априори, не может быть никаких научных результатов не только у него, но и у всех его учеников. А раз так, то смотреть на эту защиту надо как на ошибку и не проводить никаких положенных выплат за степень. Инициатором такого подхода был ещё один академик ИЯФ — Э.П. Кругляков, впоследствии вообще возглавивший комиссию РАН по борьбе со лженаукой и фальсификацией научных исследований. Надо отдать должное другим сотрудникам ИЯФ, которые, несмотря на такое нелепое распоряжение руководства института, обеспечили фактическое проведение доплат, используя иную статью вознаграждений.

На излёте существования СССР мне посчастливилось принять участие в двух школах ТФС, одна прошла в Уссурийске летом 1990 года, другая в Пущино — весной 1991. Поездки и участие в школах финансировались из бюджета НГУ, поэтому проблем не возникало, требовалось только желание.

В Уссурийске все участники жили в загородном пансионате в двух больших коттеджах. В Пущено было попроще, жили в гостинице академгородка. Днём слушали доклады мэтров: Ю.И. Кулакова, Ю.С. Владимирова, далее подключались ученики Г.Г. Михайличенко, В.Х. Лев, другие участники. В тот период на Кулакова сильное влияние оказали Новосибирские математики В.К. Ионин и А.И. Фет, в результате чего формулировка аксиом ТФС стала более математической. Помню возникший спор между Кулаковым и физиками, которые аргументировали свои претензии потерей физической сущности. Юрий Иванович резонно замечал, например, что если далее для работы требуется гладкое многообразие, то зачем кривыми путями его выводить, проще сразу постулировать. Кроме того, многим, и не только физикам, не понравилось новое определение физической структуры (ФС) произвольного ранга на двух множествах, через кортежи, но как ФС ранга (2,2). Удивительно, но сейчас, по прошествии тридцати лет, тот революционный взгляд считается естественным!

Споры были и по физическим вопросам, в частности, о формулировке специальной теории относительности как следствия из физических структур. Кроме этого Ю.С. Владимиров говорил об едином подходе к пространству, времени и элементарным частицам, исходя из модернизированной им ТФС, которая превратилась в бинарную геометрофизику. Вообще Кулакова сильно задевало желание Владимирова вводить свои параллельные обозначения и названия для уже имеющихся понятий и терминов. Он сравнивал это с захватом чужих территорий, когда захватчик не использует имеющиеся географические названия, а даёт им свои. Порой это перерастало в откровенные битвы, но, помахавши шашками и отдышавшись, всё возвращалось на круги своя. Оба понимали, что лучше вместе, чем порознь. Жали друг другу руки и шли пить чай, почти, как ни в чём не бывало.

Удивительно, но подобная же картина повторялась и в Новосибирске, но во взаимоотношениях со своим одним из лучших друзей — Абрамом Ильичём Фетом. Они знакомы были со времён поступления Ю.И. Кулакова в МГУ на первый курс, где в то же самое время в аспирантуре учился А.И. Фет. Затем, почти одновременно приехали в строящийся академгородок. Работали в НГУ, общались, спорили, отдыхали, вместе искали ИСТИНУ. Не только научную истину, но и социальную, политическую. В 1968 году вместе были подписантами так называемого письма сорока шести. И вот, несмотря на всё это, Ю.И Кулаков и А.И. Фет могли разругаться в пух и прах, да так, что потом годами не разговаривали. Но проходило лечащее время и они вновь — любезный Юрий Иванович и дорогой Абрам Ильич.

Но вернёмся к школам ТФС. Когда споры и обсуждения докладов стихали, участники школ плавно перебазировались на другие площадки, где вновь за дело брался Юрий Иванович. Кулаков мог профессионально рассказывать об искусстве Сальвадора Дали или Рериха, показывая их репродукции через проектор, далее переключаться на поэзию, театральные постановки или кино. Рассказывал он и о своих путешествиях, встречах, коих в его жизни было великое множество. Он любил и умел рассказывать, располагая к себе аудиторию.

Ещё одна школа ТФС, в которой я принимал участие, прошла на рубеже веков, даже рубеже тысячилетий, в 2000–м году, в Горно–Алтайске. Но, несмотря на прошедшее десятилетие, градус обсуждений не становился ниже. Всем по–прежнему хотелось достучаться до истины.

С одной стороны, из лекций Кулакова могло показаться, всё чем занимался Юрий Иванович, всё это было ТФС. Но, в действительности, сейчас понимается под теорией физических структур только то, на что распространялся принцип «феноменологической симметрии». Сам принцип также был назван и сформулирован Кулаковым. Юрий Иванович очень скурпулёзно относился к словам и наименованиям. В частности, в ТФС работают две связанные функции, которым он дал названия — репрезентатор и верификатор. (Первая, репрезентатор — является эквивалентом экспериментального измерения, а вторая функция — верификатор, должна обращать в тождество набор измерений. Она эквивалентна закону, связывающему экспериментальные измерения.)

Одно время у Юрия Ивановича было даже желание поменять термин «физическая структура» на «холотропная структура», от греческого слова холос — целый, весь. Аргументируя тем, что слово «физическая» не совсем актуально, т.к. во многих работах уже не говорится о физике, а говорится о геометрии или алгебре. Но тогда воспротивились ученики Кулакова, говоря, что написано уже несколько сотен статей со старым понятием и тут уж никто не поймёт, что термин «холотропная» — это что–то новое или это уже известный ранее термин. В общем, под натиском аргументов Юрий Иванович отказался от идеи переименования. А о терминах, возникающих у Ю.С. Владимирова, Юрий Иванович говорил, что такие сокращения как УСВО, БГФ и пр. «в рот не влазят» — настолько их тяжело произносить. Может быть, сейчас, действительно, вновь настало время упрощения названия и вместо «теория физических структур» говорить просто — «теория Кулакова», вместо «физическая структура» или более длинного, но более точного «феноменологически симметричная геометрия двух множеств» (и на одном множестве) говорить «геометрия Кулакова–Михайличенко»?

Так получилось, что с Юрием Ивановичем я познакомился когда он был фактически пенсионером. Но он был пенсионером только по паспорту, в реальности он был очень подвижен и мобилен. Любил различные поездки. Однажды в конном переходе по Горному Алтаю даже перелетел через голову запнувшейся лошади. Слава богу, это осталось без последствий и никак не повлияло на его тягу к смене мест. Помню, что Людмила Сергеевна — его вторая жена, сказала что она очень благодарна Юрию Ивановичу за то, что побывала во многих местах и со многими интересными людьми познакомилась.

Юрий Иванович в последние годы жизни, после инсульта, мне напоминал известного героя из произведения Николая Островского «Как закалялась сталь» — Павку Корчагина. Так же прикованный к кровати, с плохим зрением и слухом он старался творить. Писал письма по электронной почте, рассказывая о своих идеях и находках. Однажды, когда я пришёл его проведать Юрий Иванович с порога заявил:

— «Я только теперь понял, что же такое ТФС!» — и начал мне рассказывать о своём видении ТФС.

Ну и, безусловно, смотря на Юрия Ивановича я понял, что физик не может быть полноценным физиком, если он ещё и не философ. Уверен, что его идеи с понятием «программа» ждут философского продолжения и переоткрытия.

Андрей Симонов,

Новосибирск, ноябрь 2020.