В самом конце 60–х годов мне довелось слушать выступление Ю.И. Кулакова на семинаре по теоретической физике Иваненко (МГУ). Но в то время его идеи показались мне далекими от моего мучительного поиска принципов, которые могли бы быть положены в основу прообраза классического пространства–времени, причем такого, чтобы из него вытекали как следствия основные свойства наблюдаемого пространства–времени: размерность, сигнатура, спинорная природа элементарных частиц и т. п. По-настоящему я познакомился с Ю.И. Кулаковым на 4–й Советской гравитационной конференции (Минск, 1976 год), где у меня было несколько докладов. Один из них имел программно–поисковый характер, в котором речь шла о предпринятой попытке развить модель прообраза пространства–времени на основе двух начал, под которыми понимались два вида электрически заряженных частиц, составляющих нейтральную материю. В общепринятой теории это вводится дополнительными постулатами в априорно заданное пространство–время, а мне же хотелось положить этот факт в основу мироздания и исходить из него в построении понятий классического пространства–времени.

Доклад (на секционном заседании) прошел обычно: меня вежливо выслушали, задали пару формальных вопросов. На этом бы все и кончилось. Но случилось так, что следующим докладчиком был Юрий Иванович Кулаков, который рассказывал о своей теории физических структур (ТФС), причем как на одном множестве элементов, что приводило к обычной геометрии, так и на двух множествах абстрактных элементов. Тогда он их назвал «белыми» и «черными» точками. Имея в виду предыдущий мой доклад, он стал говорить об их слиянии и о переходе к неким «серым» точкам обычной геометрии. Таким образом, он перекинул мостик к моему докладу и солидаризировался со мной в идее бинарной природы нашего мира. Вот здесь я уже срезонировал на идеи его теории физических структур. После заседания мы обменялись адресами, и по возвращении с конференции я послал ему письмо с рядом вопросов по ТФС. Приведу ответное письмо Ю.И. Кулакова от 28.10.1976 полностью.

«Дорогой Юрий Сергеевич!

Отвечаю Вам с большим опозданием, так как всю осень пробыл в Красноярске. Там в Красноярском университете я прочитал большой спецкурс по теории физических структур где, в частности, подробно останавливался на всех затронутых Вами вопросах, относящихся к физическим основаниям теории пространства и времени.

Одним из наиболее сильных утверждений теории физических структур является следующее: Фундаментальным законом мира является его бинарность, т. е. любая универсальная физическая структура есть отношение между двумя «разнополыми» физическими объектами (т. е. принадлежащими к двум множествам различной природы). Отношения же между объектами одинаковой природы вторичны и потому сложны и причудливо прихотливы. Возникающая здесь ситуация подобна той, которая имеет место в электростатике: сложное взаимодействие двух диполей есть на самом деле проявление простого кулоновского взаимодействия электрических зарядов двух различных типов (положительного и отрицательного). Традиционная геометрия в этой аналогии напоминает электростатику, построенную не на понятии электрического заряда двух знаков, а на понятии «бесполого» дипольного момента.

Короче говоря, то, что мы называем обычно просто «точкой» на самом деле есть совокупность двух сущностей противоположной природы — «белой точки» и «черной точки», расстояние между которыми равно нулю.

Теория физических структур позволяет указать те единственные возможные отношения (структуры) между «разнополыми» физическими объектами, вид которых, оказывается, не зависит от их конкретной физической природы, а целиком и полностью определяется требованием универсальности структуры и её рангом. Таким образом заранее ничего не зная о природе «белых» и «черных» точек, мы можем написать конкретное выражение для закона, описывающего возможные отношения между ними«.

Далее в письме были приведены формулы двух возможных законов бинарных структур ранга (5,5) и указаны способы переходов от них к структурам на одном множестве элементов. Далее он писал: «Вы можете разобраться во всех деталях этого вывода, если ознакомитесь с работой Г.Г. Михайличенко, рукопись которой я Вам высылаю.

Что же касается физических структур на трех и более множествах, то Г.Г. Михайличенко доказана одна замечательная теорема, согласно которой не существует универсальных физических структур, кроме тривиальных, на трех и более множествах.

Возможность обобщения теории физических структур на случай многих комплексных переменных очень заинтересовала известного специалиста в этой области Л.А. Айзенберга, но пока говорить о каких–либо результатах в этой области не приходится.

Большое спасибо за фотографии.

В феврале 1977 года я приеду в МГУ на факультет повышения квалификации и мы смогли бы обсудить многие вопросы более подробно.

Искренне Ваш Ю.И. Кулаков.»

Вскоре Кулаков прислал мне из Новосибирска свою книгу «Элементы теории физических структур», изданную в 1968 году ротапринтным образом, и несколько оттисков своих работ по этой теме. По этой книге я стал разбираться в теории физических структур. Должен сказать, что книга Кулакова была написана как-то фрагментарно, с множеством повторов, бессистемно. Она скорее являлась конгломератом из ряда вариантов или версий теории физических структур. В ряде мест эмоциональная и методологическая стороны забивали математическое и физическое содержание. Но в целом основная математическая идея теории физических структур прослеживалась четко и была мне понятна. Особенно сильным в книге Кулакова было приложение, написанное его учеником Г.Г. Михайличенко. Там вообще не было идеологии, но был математический аппарат структур Кулакова.

Потихоньку я стал мудрить, пытаясь приспособить структуры к своим соображениям и представлениям. Но у меня почему–то тогда ничего путного не получилось, хотя попыток было немало. Возможно, это объяснялось тем, что в то время я работал над книгой «Системы отсчета в теории гравитации» и был занят делами секции гравитации научно–технического совета Минвуза СССР.

Никакая физическая теория не возникает на пустом месте. У нее всегда есть предшественники, высказывавшие эти идеи подчас еще в сыром виде, есть и мудрые учителя, помогающие их освоить и тем самым подготовить рождение новых теорий и открытий. Так было и с автором теории физических структур Юрием Ивановичем Кулаковым (1927), учеником Нобелевского лауреата академика И.Е. Тамма (1895-1971).

Как Юрий Иванович попал в аспирантуру к Тамму и как у него учился с его слов записал корреспондент Ю. Лексин ¹⁾: «Это целая эпопея, как я попал к нему — к Игорю Евгеньевичу Тамму. Я собирался в аспирантуру и у меня была работа. Не буду даже говорить, какая, о чем. Главное, я думал, она гениальная. Ну, не совсем, близко. Молодость, знаете. Я был в ней весь, и продолжение моей жизни, конечно же, было там же, в ней. Я весь был в ожидании похвал. Тут и появилась возможность попасть в аспирантуру к Игорю Евгеньевичу. И вот я, ожидая похвалы, принес ему свой труд. Он открыл его, полистал, закрыл и сказал: «Я беру вас, но с одним условием: вы забудете все, что здесь написано. Напрочь. Согласны?» Хоть бы, знаете, почитал! А то вот так, с ходу. И отказаться нельзя. Как отказаться? Пришлось соврать. Я, конечно, согласился, а сам себе думал: ладно, время тихонько пройдет, он вникнет в суть работы и все равно оценит её. Она же прекрасна, я–то знаю.

Это потом мне стало ясно, что то был тупик, я загубил бы годы. Но тогда, тогда я даже не представлял себе, что мне придется изменить все свое отношение к физике. И признаться, тогда я не отдавал себе отчет, как же мне посчастливилось, что я попал к Игорю Евгеньевичу. Судьба дала мне его в учителя на целых три года аспирантуры и еще на четыре года потом — до самой его смерти. Все эти годы мне позволено было видеть, чувствовать и понимать этого человека.»

«Странно, но Игорь Евгеньевич уделял мне очень большое внимание, а ведь он был предельно занятым человеком. Один же день в неделе был для меня просто святым днем. Это был четверг. В этот день я просыпался и уже не спешил в столовую, а садился в метро и ехал домой к Игорю Евгеньевичу. Он меня уже ждал. Мы с ним завтракали, потом шли в его кабинет, и здесь я отчитывался за всю неделю: что я за это время сделал, о чем думал, какие книжки прочел. Кстати, читать рекомендованные им книги следовало обязательно. Это были и философские книги, и даже средневековые мистики, то есть далеко не только специальная литература. По молодости лет я тогда не очень понимал, зачем мне нужны хотя бы те самые мистики, и однажды солгал: сказал, что читал одну книжку, а на самом деле даже не заглянул в нее. Разоблачен я был мгновенно, сам же Игорь Евгеньевич был так огорчен этим случаем, я бы даже сказал, даже оскорблен, что я не знал, куда мне девать глаза. Слава Богу, это был единственный случай — первый и последний.

Особенно Игоря Евгеньевича радовало, когда у меня возникали какие–то парадоксы. Он прямо–таки с юношеским жаром принимался решать их. Время шло, наступал обед, а после обеда мы с ним играли в шахматы. Игроки мы были равные, и азарт от этого еще более увеличивался.

После игры Игорь Евгеньевич вызывал машину, и мы отправлялись куда–либо, в Узкое ли, в иные места Подмосковья, и здесь–то в машине, и происходило настоящее обучение — без формул…»

«Игорь Евгеньевич предложил мне задачу — вполне нормальную с точки зрения обыкновенной физики: что будет, если столкнутся частицы и античастицы — нуклон и антинуклон? Какое количество пи-мезонов при этом возникнет? Однако теория к тому времени была совершенно не разработана, была только такая смутная идея, принадлежавшая Тамму. По ней предполагалось, что каждый нуклон окружен шубой, облаком пи–мезонов. И вот, исходя из этой модели, и следовало подсчитать, сколько же их образуется.

Уже в самом начале Игорь Евгеньевич с присущей ему честностью говорил: «Знаете, Юра, мы с вами работаем на корзину. Через десять лет никто об этом даже и не вспомнит. Но нужно что–то делать, нельзя стоять на месте, нужно работать». И я начал решать. Задача была громоздкой, а еще более громоздким оказался ответ. Моя конечная формула едва умещалась на двух страницах. На нее было тяжело смотреть. Это был поистине монстр.

Конечно, я уже тогда догадывался, что природа не может быть так сложно устроена. Эти ужасные две страницы… И главное — никакого согласия с экспериментом…

Однако я кончил дело, защитился. Сердобольный Игорь Евгеньевич утешал меня, говорил, что отрицательный результат тоже результат и другие по этому пути уже не пойдут. Но утешение было слабое. Хотелось–то открыть действительно что–то фундаментальное.

Вот тогда я и понял: нужно начинать с самого начала. Нужно понять, что же такое физический закон? Что такое закон Ньютона, Ома, законы электродинамики, термодинамики? И вот со «школьного» ньютоновского закона я и начал: произведение массы на ускорение равно действующей силе… Но что такое, собственно, масса? Что такое сила? И что такое сам закон: является ли он определением силы или является опытным фактом?»

Замечу, что мы с Кулаковым могли бы пересечься во время его учебы в аспирантуре, — я тогда уже был студентом физического факультета МГУ, — но этого не случилось. Любопытно, что свою научную деятельность я тоже начинал с конкретных расчетов, причем также с расчетов процессов аннигиляции пары частицы–античастица, но только электрона и позитрона и не в мезоны, а в гравитоны или в гравитон и фотон. И тоже получились громоздкие рогатые формулы, на которые было страшно смотреть… Эти расчеты легли в основу моей кандидатской диссертации.

Со времени учебы в аспирантуре для Кулакова главным в жизни стало стремление разобраться в устройстве мироздания. Возвращаясь к результирующей формуле своей диссертации, Кулаков говорил: «Нелепость той двустраничной формулы была очевидной. Игорь Евгеньевич тоже прекрасно понимал, что мы навязываем природе свой язык и на нем пытаемся с нею общаться. Но природа не понимает этого языка и отвечает нам: «Нет». А нужно смиренно прислушиваться к тому языку, на котором говорит сама природа. Но где этот язык, в чем? Он — в законах. В законе Ньютона, в уравнениях Максвелла, в законах квантовой механики. Все эти законы написаны на некотором едином языке. Это все равно, что читать детектив, Гомера, историю Карамзина — вещи разные, но написаны–то они на одном языке. Вот такие общие слова были сказаны мне Игорем Евгеньевичем в напутствие, когда я уезжал в Новосибирск, в университет».

Работая в Новосибирском университете, Юрий Иванович нашел язык, на котором можно сформулировать ряд ключевых законов общей физики: второй закон Ньютона, закон Ома, законы термодинамики и некоторые другие, которые записываются через определители. Так в 1968 году им была сформулирована теория физических структур, составившая фундамент его мировоззрения на всю последующую жизнь. Приезжая в Москву, Юрий Иванович посещал И.Е. Тамма и рассказывал о своих результатах.

В то время Игорь Евгеньевич был уже смертельно болен: у него атрофировались нервы, управлявшие легкими. Чтобы он не задохнулся, ему подключили машину, качавшую воздух в легкие. «В таком состоянии он прожил два с половиной года. Он лежал дома, в своем кабинете, на таком вроде как операционном столе; здесь же стояла и мигала лампочками какая–то, кажется шведская аппаратура, и поначалу, признаться, при виде всего этого мне было страшно даже разговаривать. О чем можно разговаривать с человеком, если он лежит на операционном столе и мигают эти жуткие лампочки?

Но уже буквально через несколько минут я забывал обо всем этом, потому что Игорь Евгеньевич прямо–таки жадно меня расспрашивал. Я же тогда как раз прочитал свои первые лекции о физических структурах. И тоже в очень экзотической обстановке — за Полярным кругом, при северном сиянии, в бухте Тикси… Игорь Евгеньевич сразу же понял, что речь идет как раз о том универсальном языке, на котором говорит Природа. Он задавал множество вопросов, советовал посмотреть еще то–то и то–то. И этот живой его интерес меня подхлестывал, хотелось идти дальше, дальше… Ну а потом… потом он умер».

Однако он успел, лежа «на таком вроде как операционном столе», написать рецензию на статью Кулакова «Методологическое введение в теорию физических структур», предназначенную для публикации в журнале «Природа». В отзыве, датированном 12 января 1970 года, в частности, говорилось:

«Теория физических структур безупречна в эстетическом отношении — это не внешний лоск, а тонкое свидетельство глубины и истинности построений. Эстетические критерии для оценки теории в данном случае естественны и неизбежны, ибо антиутилитарный и антипрагматический подход Ю.И. Кулакова принципиально ориентирован на постижение мировой гармонии, упорядоченности бытия. В наш век дробно–практицизированного знания мы отвыкли от такой ориентации, корни которой уходят в пифагорейское мировоззрение, к идеалам универсального и математизированного знания. В рамках теории физических структур по–новому осмысливается проблема единства мира — у современных ученых еще силен искус решения этой проблемы в субстанциалистическом духе. Однако не исчерпал ли себя этот подход? С точки зрения теории физических структур более перспективно искать не исходную «первоматерию», а исходные «первоструктуры», — такая переформулировка проблемы единства мира представляется нам несравненно более преимущественной и в логическом, и в естественнонаучном отношении.»

Но так случилось, что ни статья Кулакова, ни рецензия Тамма в журнале «Природа» тогда опубликованы не были. Рецензия была впоследствии включена вместо редакционной статьи в нашу совместную с Ю.И. Кулаковым и А.В. Карнауховым книгу «Введение в теорию физических структур и бинарную геометрофизику»²⁾.

Ю.И. Кулаков, как мне представляется, сделал два замечательных открытия. Первое открытие состоит в том, что он открыл метод построения теории алгебраических отношений между элементами произвольной природы на основе следующих двух положений:

а) конечные подмножества элементов составляют своего рода самодостаточное сообщество (число элементов $r$ в них названо рангом);

б) принцип фундаментальной симметрии в каком–то смысле подобен принципу всеобщей демократии: самодостаточность общества данного ранга $r$ не зависит от конкретных элементов, его составляющих.

На математическом языке самодостаточность выражается в том, что для любых $r$ элементов взятого множества существует закон, то есть имеется некая обращающаяся в нуль алгебраическая функция от всех парных отношений между $r$ элементами данного множества. Это еще не формирует содержательной теории, так как всегда можно подобрать функцию от конечного числа аргументов, обращающуюся в нуль. Содержательная теория возникает после наложения принципа фундаментальной симметрии, означающего, что эта функция обращается в нуль для любых $r$ элементов рассматриваемого множества.

Строго говоря, эти соображения не являлись совершенно новыми. В подобном духе высказывался еще Б. Больцано (1781–1848) в начале XIX века. Так, в своей работе 1815 года «Попытка объективного обоснования учения о трех измерениях пространства» он писал: «Имеется система четырех точек, из которых ни одна не определена как сама по себе, так и по своим отношениям к остальным трем, поскольку оно должно быть охвачено чистым понятием. Однако если такая система четырех точек дана, то каждая другая точка и каждая совокупность точек (значит, всякая пространственная вещь) может быть детерминирована одними только понятиями, выражающими ее отношение к этим четырем точкам»³⁾.

Та функция у Больцано, из которой может быть определено отношение между любыми двумя точками (элементами) через их отношения к избранным 3 точкам, и является той функцией, определяющей закон для $r$ элементов в теории физических структур Кулакова, которая позволяет найти отношение между двумя произвольными двумя элементами через их отношение к $r-2$ эталонным элементам (к базису физической структуры).

Новое состоит в том, что у Кулакова ставилась задача нахождения всех возможных видов законов (функций) для $r$ элементов, удовлетворяющих сформулированным условиям. Оказалось, что сформулированные Кулаковым положения настолько содержательны, что на их основе можно найти законы (алгебраические функции вещественных отношений) для минимальных рангов $r=3, 4, 5$ и показать, как их искать для других рангов. Но самое удивительное состояло в том, что найденные таким образом математические конструкции (структуры, как их назвал Кулаков) соответствуют известным видам геометрий: евклидовой, римановой (постоянной положительной кривизны), геометрии Лобачевского, симплектической геометрии и другим. Более того, ранг $r$ структуры связан с размерностью $n$ соотношением $n=r-2.$ Так, $3$–мерной евклидовой геометрии, описывающей физическое пространство, соответствует ранг $r=5.$ Другой структурой этого же ранга описывается геометрия Лобачевского. Геометрия $4$–мерного пространства-времени Минковского характеризуется структурой ранга $6.$

Таким образом, исходя из довольно абстрактных алгебраических положений можно прийти к геометрии, описывающей физическое пространство–время. Можно сказать, что таким образом была произведена реляционная переформулировка геометрии, по крайней мере, плоского пространства-времени. Далее было показано, что из отношений, которыми являются расстояния или интервалы можно построить все другие используемые в геометрии понятия, такие, как линейные и двухгранные углы, площади, объемы и так далее.

Заметим, что и это, строго говоря, не являлось совершенно новым. Подобная задача ставилась еще в прошлом веке. Об этом можно найти упоминания в книге Э. Маха «Познание и заблуждение». Уже в середине ХХ века в таком духе была написана книга Блюменталя⁴⁾. В работах группы Кулакова эта задача была решена в самом общем виде. Его ученики через парные отношения построили основные понятия не только евклидовой, но и других геометрий, в частности, симплектической геометрии.

Казалось бы, геометрия выведена из теории отношений (физических структур). Что еще надо? Однако, с позиций моей программы, это не являлось решением проблемы. То, что сделано Кулаковым, представляло собой лишь переформулировку известной геометрии, другой взгляд на нее. В теории физических структур с самого начала было заложено чрезвычайно сильное допущение, справедливое лишь для макромира: постулировалась вещественность парных отношений, то есть было введено понятие больше–меньше. Это соответствует использованию аксиомы Архимеда. А имеет ли место подобное допущение в микромире? Мне представляется, что нет. Кроме того, из работ Кулакова не видно, какая геометрия имеет место в микромире. Совершенно не ясно было как обосновать ключевые свойства классического пространства–времени, такие как его размерность, сигнатура, квадратичный характер мероопределения.

Второй замечательный результат Кулакова состоял в том, что им была открыта так называемая бинарная геометрия. Все изложенное выше относилось к одному множеству элементов. Действительно, общепринятые геометрии имеют дело лишь с одним множеством равноправных элементов — точек. Будем называть такие геометрии и соответствующие им структуры унарными. Кулаков нашел, что на основе указанных выше ключевых положений можно построить математическую конструкцию (теорию бинарных физических структур) на двух множествах элементов, когда отношения задаются между парами элементов из двух разных множеств. Как и в унарных структурах, полагается, что имеется закон (некая функция, обращающаяся в нуль) для $r$ элементов одного множества и $s$ элементов второго множества. Теперь ранг задается двумя целыми числами $(r,s).$ Принцип фундаментальной симметрии означает, что закон должен выполняться для любых $r$ элементов из первого множества и любых $s$ элементов из второго множества. На двух множеств элементов по прежним правилам получается содержательная теория, во многом похожая на теорию унарных физических структур. Более того, она оказалась даже проще теории на одном множестве элементов. Решая соответствующие фундаментальной симметрии функционально-дифференциальные уравнения, удалось найти сразу решения для всех возможных рангов и показать, какие ранги возможны, а для каких нет решений в вещественных числах.

Следует отметить, что Ю.И. Кулаков пришел к идее построения теории физических структур, рассматривая отношения между элементами двух множеств элементов, т.е. начав с теории бинарных физических структур.

Все началось с его интереса к идеям астронома Н.А. Козырева. Когда в середине 50–х годов Кулаков учился в аспирантуре у академика И.Е. Тамма, ему попала на глаза брошюра Козырева, скорее всего, та же самая, которую потом читал и я в библиотеке ГАИШ. Вдохновившись идеями Козырева, Кулаков довольно быстро понял, что теории у автора по существу нет. Пытаясь ее построить исходя из интуитивных представлений Козырева, он ввел для обоснования псевдоскаляра в уравнения Ньютона дополнительную силу, зависящую от третьей производной по времени. Из такого уравнения стали появляться какие–то следствия. Юрий Иванович написал письмо Козыреву. Вскоре пришел ответ, в котором Козырев приглашал Кулакова приехать к нему в Ленинград для подробной беседы. Они встретились, поговорили, понравились друг другу. Козырев предложил сотрудничать, познакомил со своей лабораторией. Вид примитивных приборов из консервных банок как–то разочаровал Кулакова, но, тем не менее, он включился в работу.

В тот момент предсказаниями Козырева заинтересовались военные. Их привлекла якобы следующая из «теории Козырева» возможность новым способом определять координаты нахождения подводных лодок. Тогда начались походы подводных лодок подо льдами Северного Ледовитого океана, и старые методы ориентации по компасу не годились. Военные предоставили Козыреву самолет, оборудование, дали сопровождающих двух полковников из КГБ и предложили проверить его эффекты. Кулаков рассказал мне эпопею их полетов в Североморск, на Новую Землю, в Витебск, в Одессу. Везде они пытались измерить эффект изменения веса тела, испытывающего вибрации. Кулаков поведал мне, как с самого начала их работа в военных лабораториях не складывалась. Потом в Североморске вдруг что–то стало получаться. Военные уже потирали руки и поздравляли с успехом, советовали возвращаться в Ленинград и писать докторские диссертации. Потом опять стало не получаться, причем ни в одном, ни в другом городе. Встал вопрос, почему в Североморске получалось. Выяснилось, что получалось от того, что в призмочке весов оказалась щербинка. В итоге был полный конфуз, никакого эффекта обнаружено не было.

После постигших неудач Кулаков постарался осмыслить возможности изменений второго закона Ньютона, на который опирается вся классическая механика. Пришлось ввести в рассмотрение два множества элементов. В качестве одного множества элементов выступали ускоряемые тела, а второе множество составляли ускорители (источники силы). Отношениями являлись ускорения масс (элементов одного множества) под действием сил (элементов второго множества). Анализируя связь воздействий различных ускорителей (сил) на различные ускоряемые тела, Кулаков пришел к открытию простейшей физической структуры ранга (2,2) на двух множествах элементов. С этого все и началось. Теория структур на одном множестве элементов (унарные структуры), которая соответствует реляционной переформулировке общепринятых геометрий с симметриями, возникла уже позже.

Ученик Кулакова Геннадий Григорьевич Михайличенко, бывший тогда его аспирантом, решил математическую задачу в общем случае. Результаты были опубликованы в ДАНе СССР и в других журналах. На основе этого результата им была написана и представлена в Ученый совет физического факультета Новосибирского университета кандидатская диссертация. Всё шло нормально. На защите оппоненты выступили с положительными отзывами, отрицательных выступлений не было, но Ученый совет проголосовал против. По положениям ВАКа можно было бы опротестовать решение Ученого совета, но Кулаков с Михайличенко поступили иначе, — они стали выступать на семинарах и в группах всех членов Ученого совета, объехали ряд научных центров страны, включая Москву и Казань (видимо, тогда Кулаков выступал и на семинаре Д.Д. Иваненко в МГУ), и через 2 года состоялась повторная защита той же самой диссертации. На этот раз Ученый совет проголосовал единогласно «за».

Наверное, такова судьба всех нестандартных работ. Хотите спокойно защищаться, не делайте в своих диссертациях научных открытий, не посягайте на основы сложившихся представлений. Выбирайте спокойную, рутинную задачу в рамках общепринятой парадигмы. Делайте и считайте так, как до Вас делали и считали многие другие, не скупитесь цитировать сильных мира сего. Только позаботьтесь, чтобы Ваши выкладки были достаточно наукообразны и были по соседству с решенными задачами авторитетных коллег. Тогда Ваша работа будет диссертабельна и от провала Вы будете застрахованы.

За прошедшее с тех пор время Юрий Иванович построил для себя достаточно глубокую и содержательную систему физического мироздания, названную им теорией физических структур. Она была для него одновременно физической и математической теорией, философией естествознания и даже религией. Согласно Кулакову, Бог прежде, чем создать наш мир, сформулировал теорию физических структур и только затем на ее основе сотворил мир. Он был убежден, что над нашим миром имеется мир «высшей реальности» (мир идей), а все, что мы видим, с чем имеем дело, представляет собой только жалкие тени мира высшей реальности. Задача ученого состоит в том, чтобы по этим теням разгадать принципы мира высшей реальности. Для выражения своих взглядов он нашел оригинальный образ: человек (физик), сидящий в платоновской пещере спиной к танцующей у костра женщины, пытается составить о ней представление по ее теням на стене пещеры. Танцующая женщина олицетворяла мир «высшей реальности».

Открывшаяся гармония теории физических структур буквально потрясла Юрия Ивановича, несмотря на то что он нашел проявление ее законов лишь в ограниченной области классической физики. Здесь мы имеем в виду законы Ньютона, Ома, а также некоторые закономерности термодинамики и геометрии. Его нисколько не смущало, что физика ушла далеко вперед от этих устоявшихся разделов и на повестке дня были уже проблемы квантовой теории, устройства элементарных частиц, закономерности общей теории относительности, не охватываемые работами его группы. Он был глубоко уверен в том, что законы физических структур можно будет распространить и на эти области физики, но считал эту задачу прикладной. Разгадан замысел Творца мироздания, Кулаков чувствовал себя счастливым и был благодарен Богу за то, что он раскрыл высшую тайну природы.

Вся дальнейшая жизнь Юрия Ивановича была посвящена обработке добытой истины. Он занимался переформулировками теории физических структур, поиском более глубокой математики для ее выражения, аксиоматикой теории, идеологической и философской обработкой полученных результатов. По своей природе он был идеологом, а не вычислителем. Это, безусловно, признавали его ученики Г.Г. Михайличенко, В.Х. Лев и другие, взяв на себя сугубо математические аспекты теории физических структур.

А еще больше он был романтиком, витавшим в облаках идей, и это доставляло ему высшее наслаждение. Распространяя законы физических структур, а точнее, идеологию, с ними связанную, на весь мир, он везде стремился найти подтверждение своим мыслям. В частности, он считал, что Инь и Ян в восточной философии соответствуют двум множествам теории бинарных физических структур. О всех результатах и соображениях он любил рассказывать в самых разнообразных аудиториях, начиная от профессионалов и кончая дилетантами, причем делал это с большим мастерством и воодушевлением, что придавало его выступлениям непривычный эстрадный оттенок. Всегда рисовались картинки с пещерой и танцующей женщиной, чертились схемы в виде пирамиды соотношений различных разделов физики, конечно с изображением ТФС на вершине пирамиды, говорилось о головокружительных перспективах построения картины мироздания на основе его теории. На аудиторию, особенно на тех, кто его слушал впервые, это производило неизгладимое впечатление. Для дилетантов это были наукообразные шоу, для профессионалов — необычный угол зрения на давно известные истины.

Но жизнь оказывалась значительно богаче тех представлений, которыми располагал Кулаков, и, строго говоря, она не укладывалась в его конструкцию. И тогда Юрий Иванович начинал фантазировать, дополнять теорию физических структур некими «надструктурами». В число таких разделов, например, входили синергетика и открытия Пригожина, феноменология, связанная с золотым сечением, соотношения различных масштабов физических и биологических явлений и многое другое. Все эти вопросы Юрий Иванович очень любил затрагивать в своих выступлениях, причем переходил к ним незаметно. У дилетантов складывалось впечатление, что все это тоже следует из теории физических структур, а профессионалы недоуменно пожимали плечами, и тень сомнения падала на всю теорию физических структур.

К этому следует добавить исключительную любознательность Юрия Ивановича и чрезвычайно широкий диапазон его интересов. Например, его увлекали все яркие, неординарно проявившие себя личности. Он общался с астрономом Козыревым, с академиком–диссидентом А.Д. Сахаровым, с опальным математиком Р.И. Пименовым, с рядом художников. Прослышав про «труды» минского физика Вейника, специально ездил в Минск, чтобы лично с ним поговорить и прочувствовать его идеи. Здесь не буду перечислять, сколько конференций и сборищ разнообразных экстрасенсов, колдунов и магов он посетил. Однако, как правило, после первого дня работы подобных собраний Кулаков покупал обратный билет и стремился откреститься от таких контактов. Но его приглашали, и он опять ехал.

Суть Юрия Ивановича прекрасно отражена в ряде стихотворений его поклонниц. Приведу несколько из них. Так, И.И. Тычинская написала специальное стихотворение «Юрию Ивановичу Кулакову», в котором были такие слова:

«Вы живете как хотите —
То Рублев, то Нефертити,
То Мещера, то пещера,
То забытый эмигрант,

Менделеева система,
Аксиома, теорема,
Иль наук оккультных тема —
Есть на все у Вас талант.

Тайны мрачные пространства,
И любви непостоянство,
И ошибки кантианства —
Нет достойней тем для Вас.

Не забот житейских бремя
Тяжко давит Вам на темя,
Что есть Бог и что есть время —
Вот проблема в самый раз.

Всей Вселенной постиженье
И единство выраженья,
Как науки достиженье
Не устанете искать.»

Другая почитательница теории физических структур, принимавшая участие в ряде последующих школ–семинаров по ТФС. В.П. Дмитренко так писала о Кулакове:

Итак: ученый высшего полета,
Сравнить охота с ним кого-то.
Но нет! Ни Поппера, ни Куна,
Которых балует фортуна
И разлагает Запад дикий.
(Они по-своему велики.)

Ни Волькинштейн и не Пригожин
На Кулакова не похожи.
Сегодня скажем прямо: с ним
Никто нисколько не сравним!
Отец и Сын и Дух структуры
Известной абревиатуры.

И не все так было гладко,
Трудно было и несладко.
При известном оптимизме
Юр.Иваныча по жизни,
Отрывая от Земли,
Руки добрые несли.

Бюрократы и дельцы,
Разных рангов подлецы
Как ни бились, ни старались
Ничего не добивались.
И про «Белые одежды»,
Знать, не ведали невежды.

Не взирая на невзгоды,
Не завися от погоды,
Юр.Иваныч процветал,
Неизменно утверждал:
— Каждому ведь от природы
Даны степени свободы.

А отличия субъектов
Так же, как любых объектов,
В их количестве, в наборе,
Проявления ж их в споре,
В споре с временем, с собой,
А потом уже с толпой.

Утверждать он не устал:
— Миром правит не металл,
Природы красота,
Совершенство, простота!
Жизнь должна быть интересной,
А наука — бесполезной.

Продолжая присматриваться к теории Кулакова, я где–то в 1983 году сформулировал в письме к нему очередной ряд вопросов по ТФС. В ответном письме он попытался кое–что разъяснить и здесь же сообщил, что летом 1984 года будет проводиться школа по ТФС в Хакасии на озере Баланкуль и что он приглашает меня в ней участвовать, чтобы все обсудить как следует. Потом он прислал официальное приглашение с перечнем экскурсий, которые нас ожидают в предгорьях Саян во время работы школы.

Мне пришлось участвовать во многих научных конференциях, школах и совещаниях, как отечественных, так и международных. Но первая школа по теории физических структур (ТФС) на озере Баланкуль, организованная в августе 1984 года Юрием Ивановичем Кулаковым под эгидой Новосибирского университета на базе Абаканского педагогического института, не только оказалась ни на что предыдущее не похожей, но и оставила во мне глубокий след, фактически положив начало новому этапу исследований.

Откровенно говоря, в научном плане я многого от этой школы не ожидал. Я знал, что среди участников школы практически не будет авторитетных ученых. Сам Кулаков среди коллег больше слыл чудаком и фантазером. Однако летнее время школы, сибирская экзотика, Енисей (а я восточнее Целинограда до тех пор не бывал) породили во мне туристический азарт. И я со своим учеником Валерием Гавриловым, тогда студентом 5–го курса физфака МГУ, решили принять приглашение.

Работа школы проходила в помещении пионерского лагеря на берегу озера Баланкуль, в переводе с хакасского «Оленье озеро». По форме оно напоминало восьмерку — состояло из двух примерно равновеликих овальных озер, соединенных перемычкой. Один из холмов, нависающих над озером был значительно выше других. Он назывался Шаман–горой. И озеро, и Шаман–гора у хакасов считаются священными. Здесь в этом святом живописном месте среди древних хакасских могильников, разбросанных по склонам холмов (предгорий Саян), мы пробыли полторы недели.

Лагерей здесь оказалось два: один был непосредственно на берегу озера, а другой находился чуть выше, напротив Шаман–горы. Часть участников разместили в нижнем лагере, а несколько человек по указанию Кулакова поселили в верхнем. Как я потом понял, это были наиболее квалифицированные участники школы. Среди них оказались сам Кулаков, его ближайшие ученики Гена Михайличенко с женой и сыном, Володя Лев, а также Виктор Иванович Шахов — выпускник физфака МГУ (конца 40–х годов), работавший доцентом в Московском институте железнодорожного транспорта, мы с Валерой и еще два молодых человека. Всего здесь проживало человек десять. Это по существу и был научный актив школы.

Оставшиеся в нижнем лагере были людьми других профессий: Татьяна Петровна Григорьева, доктор филологических наук из Москвы, специалист по восточной культуре, Нина Николаевна Якимова, астроном, кандидат физико–математических наук из Москвы, Иосиф Шехтелевич Шевелев, архитектор из Костромы, Ольга Петровна Степанова с сыном–физиком, тогда студентом физтеха из Москвы, доцент–физик Я. Эйдус с женой из Риги, еще несколько человек из Новосибирска и Абакана, один молодой человек из Ижевска и один из Черновцов — всего человек пятнадцать. Итого, с учетом еще нескольких присоединившихся позже было около 30 участников школы. Компания собралась довольно пестрая и даже парадоксальная. Можно ли было ожидать от такого состава полноценной научной школы по физике? Каков мог быть уровень этой школы и что могло связать столь разных людей?

Но жизнь оказалась богаче, чем можно было ожидать из простой арифметической раскладки. Утром состоялось торжественное открытие школы. Мы расположились в самых вольных позах, кто лежа, кто сидя, на лужайке для пионерских сборов нижнего лагеря. По лагерной радиотрансляции зазвучал дивертисмент Вебера, в дальнейшем ставший гимном нашего движения по ТФС. Под звуки дивертисмента на лагерном флагштоке взвился трехцветный флаг, — оранжево–бело–голубой — с цветком эдельвейса в середине, который развивался все дни работы школы. После подъема флага со сцены выступил Кулаков, рассказавший об истории теории физических структур. Потом выступил с приветствием начальник пионерского лагеря. Затем была оглашена научная и культурная программа школы, и мы отправились в пионерскую комнату верхнего лагеря слушать первые доклады.

Как правило, мы работали 3 часа до обеда, примерно столько же после обеда, а после ужина опять собирались все вместе на культурную программу. На научных заседаниях, в основном. Выступал Ю.И. Кулаков. Фактически он прочитал цикл лекций по теории физических структур. Он подробно изложил свое понимание физических структур и рассказал об основных их приложениях. Его выступления изобиловали обширными мировоззренческими и философскими отступлениями. В подтверждение своих взглядов он приводил цитаты классиков науки. Многие соображения он пояснял наглядными образами и сравнениями. Говоря о сути и назначении науки, он как всегда, нарисовал платоновскую пещеру с костром посередине и танцующей женщиной.

Еще он рисовал схему в виде дерева, поясняющую связи между различными разделами физики. Было множество и других образных сравнений. Получалось так, что для каждого из слушателей находилось что–либо интересное. Единственное, что требовалось от участников школы — это искренняя заинтересованность разобраться в устройстве мироздания. Для неспециалистов неясные им математические аспекты теории создавали некий ореол таинственности, еще больше возбуждавший их воображение, оставляя ощущение причастности к сокровенным тайнам мироздания.

Мне же была ясна цена цитат и идеологических лирических отступлений, — я их воспринимал как описания природы при чтении художественной литературы. Украсить цитатами и сравнениями я и сам мог не хуже — было бы что украшать. А в данном случае, действительно, красивая идея и ее достаточно строгое математическое развитие создавали стройную конструкцию. Мне не трудно было выделить ее суть из шелухи украшений. Погрузившись за время работы школы в теорию физических структур Кулакова, я понял ряд тонкостей, ранее ускользавших от меня. Кроме того, задавая множество вопросов Кулакову как во время докладов, так и между заседаниями, я смог выявить как сильные, так и слабые стороны его теории. ТФС была для Кулакова одновременно математической и физической теорией, а также философской системой и даже искусством.

Несколько раз мы делали перерывы в научной программе для экскурсий. В один день мы отправлялись в поход к старым заброшенным золотым рудникам, в которых еще во время войны добывали золото, а потом из–за недостаточно высокого процентного содержания золота законсервировали. По полдня было отведено на экскурсии на Шаман–гору и к вершине соседней горы. Это были сказочные экскурсии! Стоило немного отойти от лагеря и мы попадали на поляны с эдельвейсами, — теми самыми, о которых в Карпатах или на Кавказе слагают легенды. А тут в Саянах их хоть косой коси.

Конечно же, во время этих прогулок продолжались научные дискуссии. Никогда не забуду, как по пути к пещере я рассказывал Кулакову о своем понимании искомых оснований физики и физической картины мира. Это были, можно сказать, глубоко выстраданные размышления о причинах неудач попыток совмещения принципов общей теории относительности и квантовой теории, о необходимости вывода классических пространственно–временных представлений из неких более глубоких закономерностей физики микромира. Я был рад возможности их изложить заинтересованному человеку. Помнится, я говорил о них с жаром, пытаясь их как–то связать с услышанным на школе. Я уже тогда почувствовал важность математического аппарата теории физических структур для решения волновавших меня проблем. Кулаков сначала внимательно слушал, время от времени задавал вопросы, а потом вдруг стал возражать, причем достаточно эмоционально. Я попробовал отстаивать свои взгляды, а он со мной не соглашался.

Вскоре я понял, в чем дело. Для меня теория физических структур является лишь средством для решения названных мною проблем фундаментальной физики, тогда как для Кулакова ТФС уже является решением проблем мироустройства, основой его мировосприятия. Мне было очевидно, что построенная им теория структур является довольно общей теорией возможных систем отношений и тем самым представляет собой шаг в развитии реляционной парадигме, к которой я тогда склонялся. Но Кулаков категорически не желал примыкать ни к одной из уже сложившихся в науке парадигм, а считал себя основателем совершенно нового направления в физике. Он был абсолютно уверен, что, создав теорию физических структур, он достиг высшего на данный момент понимания мира: «С чего бы начал Бог, приступая к сотворению мира? Прежде всего, он бы ввел физические структуры, а из них бы стал выводить отдельные физические законы, и лишь потом бы стал создавать все остальное». Для него структуры были высшим проявлением божественной закономерности, а имевшиеся в ТФС белые пятна его не смущали и не останавливали. Мне же хотелось ему объяснить, что в физике существует несколько парадигм, имеющих право на существование, и что за физическими структурами могут лежать еще более глубокие принципы.

Тогда мы так и не смогли договориться. Но эта дискуссия фактически возобновлялась при каждой следующей встрече. Впоследствии, мне кажется, он несколько отступил и стал терпимее относиться к правомерности различных парадигм. По всей вероятности, в процессе этих дискуссий мы оба приобрели много нового, по крайней мере, это касается меня. В конце концов его структуры были мной использованы при построения бинарной геометрофизики, которая, как мне кажется, является еще одним шагом на пути развития реляционной парадигмы. Надеюсь, Кулаков не кривил душой, когда на одной из последующей школ (в Пущине) надписал на ранее подаренной мне своей книге «Элементы теории физических структур» очень теплые слова:

«Дорогой Юрий Сергеевич!

Я считаю большим подарком Судьбы встречу с Вами на Баланкульской школе ТФС–1. Надеюсь на новые жемчужины, которые Вы извлечете из синтеза теоретической физики с теорией физических структур».

Вспоминается и еще одна дискуссия с Володей Львом и Геной Михайличенко по дороге на заброшенные золотые рудники, когда обсуждалась возможность введения физических взаимодействий в рамках теории физических структур. В основе ТФС, как известно, лежит понятие своеобразной феноменологической (фундаментальной) симметрии. В физике тоже есть симметрии, и в то время было принято связывать понятие взаимодействия с нарушением симметрий, с так называемой их локализацией в рамках калибровочного подхода. Исходя из этого возникал вопрос, как совместить такой подход к взаимодействиям с принципами ТФС: нужно ли их аналогичным образом локализовывать, т.е. нарушать, или есть способ ввести взаимодействия, не нарушая структуры? К нашей дискуссии присоединился и Кулаков. К окончательному ответу тогда мы так и не пришли. Но этот разговор и даже детали дороги, по которой мы шли, четко врезались в память. (Вокруг нас на равнине были разбросаны каменные столбы над хакасскими могильниками.) Потом я неоднократно возвращался к этому разговору, но смог ответить на поставленный тогда вопрос лишь спустя 4 года.

Кроме Кулакова на школе выступали его ученики Владимир Хананович Лев и Геннадий Григорьевич Михайличенко с изложением отдельных математических деталей ТФС. В их докладах не было идеологии. Они были практиками, а за физическую интерпретацию и идеологическое обоснование программы отвечал Юрий Иванович. С Володей и Геной мы тогда крепко подружились. Впоследствии я был официальным оппонентом на защите кандидатской диссертации Льва и докторской диссертации Михайличенко.

Очень помог нам своими бесчисленными вопросами и неиссякаемой заинтересованностью в развитии ТФС Виктор Иванович Шахов. Внешне ершистый, упрямый и суетливый, а по сути добрейший и заботливый человек, стал для меня таким же другом, как и для Кулакова. Я сейчас просто не представляю себе нашего движения по развитию ТФС и ее приложений без Виктора Ивановича Шахова. Фактически он стал историком по ТФС и хранителем традиций.

Несколько лекций прочитал на школе и я. Однако мои лекции внешне не соответствовали тематике школы. Одна лекция была посвящена многомерным геометрическим моделям физических взаимодействий типа теорий Т. Калуцы и О. Клейна, вторая — проблемам квантования гравитации, третья — обсуждению различныхфизических парадигм. Еще я рассказывал про теорию прямого межчастичного взаимодействия. Меня вежливо слушали, некоторые даже внимательно, но, видимо, у большинства в голове возникал вопрос: а какое отношение это имеет к физическим структурам? Если бы меня тогда так напрямую об этом спросили, то я бы сам затруднился ответить. Только спустя несколько лет стало ясно, что в этих выступлениях фактически закладывались основы нового направления, которое я назвал бинарной геометрофизикой (реляционной теорией пространства-времени и взаимодействий). В математическом плане эта теория базируется на обобщении теории бинарных физических структур Кулакова, а в физическом плане опирается на а) концепцию дальнодействия, точнее, на теорию прямого межчастичного взаимодействия Фоккера–Фейнмана, б) принципы многомерных геометрических моделей физических взаимодействий типа теорий Калуцы и Клейна, в) понятия теории систем отсчета в ОТО и г) физические идеи о макроскопической природе (выводимой из свойств физики микромира) классического пространства-времени. Но мог ли я тогда сам представить, как в дальнейшем сольются принципы этих столь различных, на первый взгляд, теорий!

Короче говоря, те 10 дней на Баланкуле оказались для всех нас каким–то неведомым раньше пиршеством ума и духа. Мы испытывали глубокое наслаждение от дружелюбного общения, от обилия высказанных идей и гипотез, пусть зачастую сырых, но привлекательных, возбуждающих мысль, от гармонии научных идей, от ощущения прикосновения к неведомым ранее тайнам устройства мироздания. Все это усиливалось красотой природы и легендами, придававшими этой местности, озеру, горам и разбросанным повсюду древним могильникам, какое-то особое таинственное очарование.

Потом я неоднократно пытался осмыслить, почему эта школа дала нам так много, почему она оставила ощущение праздничности и так всех нас сдружила. Ведь ничего подобного я не испытывал ни на одной другой конференции или школе. Как правило, на конференциях все проходит сухо, официально, казенно. Каждый зачитывает свой доклад или сообщение за отведенные 10, 15 или 30 минут, и его сменяет следующий выступающий. Иногда раздаются аплодисменты, но обычно — вежливые хлопки. Как правило, бывают и культурные программы с посещением красивых мест, но и это выглядит как привычное культурное мероприятие. Все по определенным правилам заканчивается в 3–5 дней. Но тогда на Баланкуле все происходило иначе.

Размышляя над этими вопросами, невольно приходишь к выводу, что успех школы на Баланкуле обязан нескольким факторам. Во–первых, школа была посвящена яркой, конкретной и перспективной теме. Анализировалась живая идея (комплекс идей) в своем развитии, когда участники ощущают впереди прелесть нехоженых дорог, новых открытий, неизведанных приложений. Во–вторых, центральная идея являлась не только плодотворной, но и фундаментальной, относящейся к самым глубинным основам мироздания. Это позволяло прикоснуться к самым серьезным проблемам, до самого последнего времени входящим в компетенцию философии и религии. В–третьих, нужно было, чтобы собрались люди, действительно искренне желающие разобраться в принципах мироздания, преданные науке и истине, — те люди, которые не стремятся лишь иметь еще одну научную статью, поскорее защитить диссертацию или извлечь из науки какие–то блага. «Наука должна быть бесполезной, — только тогда она наука», — так любил повторять Кулаков. Далеко не все с этим согласятся, но доля истины в этом есть. И, в–четвертых, благодаря Юрию Ивановичу было достигнуто очень редкое единство, гармония между наукой и искусством.

После школы на Баланкуле у меня появилось интуитивное ощущение важности теории физических структур и стоящего за ней принципа мышления, которое постепенно сменилось убежденностью, что этот круг идей необходим для развития моей стратегической программы. Приступив к активной работе в этой области, я стал выступать на эту тему, обучать своих учеников основам теории физических структур и пропагандировать ее идеи среди коллег.

В итоге пришло понимание, что необходимый математический аппарат для реализации моей программы можно извлечь из математической части теории физических структур. Ведь в этой теории во главу угла поставлены отношения между некими элементами, причем как парные, так и между большим числом элементов. Если отвлечься от данного Кулаковым идеологического обрамления и забыть данные им физические приложения, то окажется, что математический аппарат теории физических структур представляет собой не что иное, как универсальную алгебраическую теорию отношений между элементами произвольной природы.

После завершения первой школы ТФС–1 в 1984 году наступил новый этап уже совместных исследований реляционного подхода к геометрии и физике на базе теории физических структур двух групп: Ю.И. Кулакова в Новосибирском университете и нашей в Московском университете. Сначала наше сотрудничество с Ю.И. Кулаковым происходило во время его приездов в Москву. Как правило, он выступал на нашем физфаковском семинаре «Гравитация и микромир», а по вечерам мы, как правило, собирались либо у меня дома, либо у Виктора Ивановича Шахова, либо наносили визит Татьяне Петровне Григорьевой, участнице школы в Баланкуле. За дружеским столом обстоятельно обсуждались проблемы ТФС и полученные в наших группах новые результаты. Деловые беседы завершались культурной программой. У Юрия Ивановича всегда находились какие–нибудь новые интересные материалы, например, слайды картин Сальвадора Дали, Шагала или неизвестные нам стихи Бродского, статьи диссидентов.

Несколько раз и я летал в Новосибирск к Кулакову. В то время на физфаке мне не отказывали в предоставлении командировок внутри страны: требовалось лишь какое–нибудь официальное приглашение на конференцию, совещание или семинар. Какие–то оказии по близким вопросам случались, и Кулаков присылал мне приглашения. Селили меня в гостинице Академгородка или я останавливался прямо у Кулакова дома. Тогда же я выступал на специально организованных в Новосибирском университете семинарах. А в остальное время было множество разговоров по проблемам ТФС с Юрием Ивановичем и его учениками дома за столом, а также во время прогулок по Академгородку или в ходе различных экскурсионных поездок по Новосибирску и его окрестностям. Нередко, уже перед сном, Юрий Иванович давал мне самиздатовские фолианты размышлений и воспоминаний интересных людей, главным образом, диссидентов. Полночи уходило на захватывающее чтение.

Встретившись на одном из таких совещаний в Новосибирске, проходившем с 20 по 27 апреля 1987 года, мы с Юрием Ивановичем пришли к выводу, что со времени 1–й школы на Баланкуле в наших группах накопился довольно большой материал по ТФС и возникло множество новых соображений и вопросов. Так возникла мысль о проведении следующей школы.

В те годы у меня был аспирант Алеша Карнаухов, с которым мы работали над проблемами ТФС и смежными вопросами в фейнмановской формулировке квантовой теории. Его отец Валерий Николаевич Карнаухов был в то время заместителем директра Института биофизики АН СССР в г. Пущине–на–Оке, и он согласился предоставить нам помещения института для совместного обсуждения проблем теории физических структур. Воспользовавшись предоставившейся возможностью, мы провели там с 1 по 10 августа 1987 года 2–ю школу по ТФС, пригласив на нее, во–первых, своих учеников а, во–вторых, коллег, проявлявших интерес к этой проблематике.

Вплоть до 1991 года школы по ТФС стали проводиться ежегодно. Самыми плодотворными были три школы ТФС–87, ТФС-88 и ТФС–89 (2–я, 3–я и 4–я), также организованные в Пущине (3–я школа состоялась с 31 июля по 9 августа 1988 года, а 4–я школа работала с 13 по 22 октября 1989 года.) Это были едва ли не самые счастливые дни нашей жизни, ставшие продолжением праздника ума и души, подаренного нам на Баланкуле. У меня и, уверен, у других участников школы было ощущение какого–то радостного душевного подъема, творческого научного поиска, причем в тесном содружестве со своими коллегами–единомышленниками, когда можно поделиться самыми сокровенными соображениями и обсудить любые идеи, не думая о том, как ты при этом будешь выглядеть: солидно или глупо. Обстановка была предельно доброжелательной и бескорыстной. Все мы чувствовали, что через структуры имеем возможность не только приблизиться, но и непосредственно прикоснуться к великим таинствам мироздания, спрятанным за шелухой сложившихся стереотипов. Более того, мы были убеждены, что распутываем хитросплетения «Божественного замысла».

Атмосфера, царившая на школах ТФС в Пущино, была прекрасно передана в стихах участницы школы Валентины Павловны Дмитренко, доцента–физика из Уссурийска:

«И, если Пущино — Олимп,
К нему нас привели дороги,
То те, кто здесь сегодня — Боги!»

Свои ощущения в самом начале очередной школой она выразила словами:

Ведь известно изначально:
То, что просто, — гениально.
И вот эту простоту,
Совершенство, красоту
И основу мирозданья
В клетках нашего сознанья
На основе физструктур,
Матриц, групп и сигнатур
Будут строить наши Боги,
Излагая вдохновенно
Результаты и итоги
Постижения Вселенной.
Мы же будем им внимать.
Нас не будет покидать
Ощущенье чуда, сказки,
Не имеющей развязки,
Так как замысел Творца
Не постигнуть до конца.»

Настроения праздника охватывало участников с первых мгновений церемонии открытия школы и не покидало до ее закрытия.

«Ока. Пущино. И снова
Здесь звучит в начале Слово,
А в торжественный момент —
Вебера «Дивертисмент»».

Под звуки «Дивертисмента» на возвышении возле доски Ю.И. Кулаков укрепляет флаг — символ движения ТФС. В.П. Дмитренко дала следующее описание и расшифровку символики флага:

ТФС — это ученье,
Философское теченье,
Мыслей, чувств, догадок сфера
И религия, и вера.
У религии любой —
Атрибут и символ свой.
ТФС — других не хуже,
Атрибутом флаг ей служит
С огненною полосой,
Затем: белой, голубой.

Нижний цвет здесь — возгоранье,
Жажда и огонь познанья,
Белый — это лист бумаги —
Символ чести и отваги,
Поле утреннего снега,
Остановленного бега,
За которым будет старт,
А затем такой азарт!
Озарений и открытий
Из подмножества событий.

И на этом белом поле
Выступает в главной роли
Древний символ Инь и Ян
Из восточных дальних стран.
В нем структура с аморфией
И устойчивость с стихией
Тесно так переплелись
И в единое сплелись.

Т–образный постамент
Превратил в один момент
Этот старый символ веры
Прямо в зеркало Венеры.

Достоевский неспроста
Утверждал, что красота
Дана миру во спасенье
Для любви и возрожденья.

И кому как не Венере
Быть в Платоновой пещере,
Вечером или с утра
У астрального костра
В упоеньи танцевать,
В тайны мира увлекать,
Создавая на стене
Сонм причудливых теней.

Ну, а самый верхний слой —
Цвет небесный, голубой —
Символ нашей ноосферы,
Соткан он из чистой веры,
Из надежды и любви
И из Спаса на крови.
И оттуда слышен глас
Всех, кто был в веках до нас».

Работали мы очень напряженно. Почти каждый день проходило по два заседания: утреннее (с 10 до 14 часов) и вечернее (с 16 до 19 часов), а после ужина опять собирались на культурную программу. На утренних заседаниях заслушивались обстоятельные лекции по основам ТФС и ее развитию. Эти лекции читались, главным образом, Ю.И. Кулаковым и мною, а также 1-2 лекции прочитали ученики Юрия Ивановича Г.Г. Михайличенко и В.Х. Лев. На послеобеденных заседаниях заслушивались отдельные сообщения с конкретными результатами по ТФС или по смежным вопросам теоретической физики.

Конечно, основная нагрузка по организации и проведению школ ложилась на нас с Ю.И. Кулаковым и мы по-очереди читали основные лекции. Юрий Иванович как патриарх представлял и разъяснял основы теории физических структур, а я, как председатель оргкомитета, на основе ТФС развивал свою программу бинарной геометрофизики. Вот как В.П. Дмитренко охарактеризовала наш дуэт с Кулаковым:

«Боги меж собой равны,
Этим, видимо, сильны.
Прямо в рифму ТФС
Встал Владимиров Ю.С.
(Высший промысел в начале
Проследим не раз и дале.)

Потому совсем не странно
Сын Сергея, сын Ивана
В силу общности Природы
Независимо от моды
И в различны времена
Получили имена
Совершенно идентичны,
По-физически лиричны.
Громко крикните: «Структура!»
Эхо вам ответит: «Юра!»

Утверждение не ново,
Что в начале было слово.
Но начало есть начало,
Продолжать его пристало.
Юр. Сергеича удел:
Меньше слов и больше дел!

Демонстрируя всей школе,
Что покой и что есть воля, —-
Для известной сигнатуры
Стал сливать он две структуры:
Три-три «б» и два-два «а», —
Это новая глава
В доброй старой ТФС, —
Шаг вперед или прогресс.

Относясь благоговейно
Он к трудам Калуцы, Клейна,
Связь прямую увидал,
А, верней, – ее создал.
ТФС плюс многомерье —
В них предвиденье, преддверье
В мире множества событий
Достижений и открытий».

На протяжении всех наших школ содержание докладов Юрия Ивановича мало изменялось. На трех школах в Пущине он под разными названиями читал лекции по основаниям ТФС — на 2-й школе: «Что такое ТФС», «Теория физических структур»; на 3–й школе: «ТФС и ее место в физической картине мира», «Новая формулировка ТФС»; на 4–й школе: «Основы ТФС». На каждой из этих школ по одной лекции было посвящено переформулировке общепринятых геометрий через унарные физические структуры: на 2–й школе это была лекция «Что такое геометрия», на 3–й школе — «Геометрия как следствие ТФС», на 4–й школе «Геометрия с точки зрения ТФС». Кроме того, по одной лекции было посвящено приложениям ТФС в общей физике: на 2–й школе это была лекция «Физические структуры и термодинамика», на 3–й школе — «Кинематика и механика в ТФС», на 4–й школе — «Термодинамика и основания статистической физики в ТФС».

Наиболее содержательной, с новыми для меня мыслями была лекция Ю.И. Кулакова «Структуры и размерность физических величин», прочитанная на 2–й школе. В ней проводилась идея, согласно которой число физических размерностей типа сантиметр, грамм, секунда и так далее и число фундаментальных констант определяются количеством физических структур, задействованных в физической теории. Еще была одна лекция на 4–й школе, в которой делалась попытка изложить специальную теорию относительности в терминах композиции из двух физических структур: для времени и для пространства. Я не был согласен с таким представлением СТО и выступил с возражением, утверждая, что для описания СТО достаточно одной унарной физической структуры ранга 6.

Несколько лекций Юрий Иванович прочитал по другой тематике, не имеющей отношения к ТФС, например, я так и не уловил связи с ТФС содержания его лекции «Единый экологический ряд Вселенной».

Некоторые мои лекции на первых двух школах также, на первый взгляд, не относились к ТФС, но на последующих школах эта связь была установлена.

В феврале следующего, 1990 года, мы собирались в Казани, где провели довольно узкое совещание по теории физических структур. Казанские физики-гравитационисты были уже знакомы с работами Кулакова, который выступал у них на кафедре теории относительности и гравитации. Возглавлявший тогда кафедру профессор А.З. Петров отнесся к идеям Кулакова благожелательно и фактически их поддержал.

А уже летом (21–29 июня) того же 1990 года мы провели очередную школу по ТФС во Львове, куда нас пригласил профессор В.Я. Скоробогатько (1927–1996), работавший в Институте прикладных проблем математики и механики Академии наук УССР. Произошло это далеко не случайно. Виталия Яковлевича заинтересовала теория физических структур, открывавшая новый взгляд на геометрию, а нас (скорее, меня), — развиваемая им многоточечная геометрия.

Все мы привыкли, что в геометрии расстояние задается между двумя точками, причем это общее правило, относящееся как к евклидовой геометрии, так и к геометриям Лобачевского, Римана и другим. В искривленных многообразиях длина задается для двух бесконечно близких точек. То же самое можно сказать и про обсужденную выше теорию физических структур. Отношение, то есть вещественное или комплексное число, задавалось для двух элементов структуры (системы отношений).

А почему только для двух? А можно ли обобщить теорию на случай, когда отношение, то есть число (метрика) задается для трех элементов (точек), четырех или больше? В теории физических структур этот вопрос напрашивается сам собой. Ученик Кулакова Г.Г. Михайличенко, пытаясь ответить на него, задал отношение для трех элементов и ввел фундаментальный принцип симметрии на таком множестве. Действуя по правилам, установленным для парных отношений, он получил некую содержательную математическую конструкцию — теорию физических структур с тройными отношениями. Этот результат был приведен в математическом приложении Михайличенко к книге Ю.И. Кулакова «Элементы теории физических структур», изданной в 1968 году. Открывался цикл задач для обобщений на случай структур с четверными и так далее отношениями, и все они соответствуют неким новым видам геометрий.

Так вот, оказывается, к подобной идее, но без соображений теории физических структур пришел и профессор В.Я. Скоробогатько. Конечно, он ранее ничего не слышал ни о Кулакове, ни о теории физических структур. Он шел совсем иным путем. Отталкиваясь от обычной (двухточечной) геометрии, он взял аксиоматику евклидовой геометрии и стал ее обобщать на случай трех, четырех и так далее точек. В итоге стали получаться некие геометрические конструкции, которые он назвал многоточечными геометриями.

Являясь первоклассным математиком, занимавшимся теорией дифференциальных уравнений, В.Я. Скоробогатько быстро установил связь таких геометрий с другими разделами математики. Ведь известно, что и общепринятые геометрии тесно связаны с другими разделами математики, в частности, с теорией групп, с алгеброй, с теорией дифференциальных уравнений. Это послужило импульсом для дальнейшего развития мысли. Известно, что основные уравнения физики являются дифференциальными. Если найдены дифференциальные уравнения, соответствующие многоточечным геометриям, то сразу же встает вопрос об их возможных проявлениях в физике. Таким образом, В.Я. Скоробогатько, можно сказать, прошел путь, подобный тому, который в свое время прошли Н.И. Лобачевский, К. Гаусс и Я. Бояи, только им была заменена (обобщена) другая аксиома евклидовой геометрии. Так же, как Лобачевский и Гаусс, Скоробогатько сразу же поставил вопрос о физических проявлениях открытых им новых геометрий.

Для меня работы Скоробогатько были интересны с нескольких точек зрения. Во–первых, сказалось былое увлечение аксиоматикой и интерес к обобщениям аксиом евклидовой геометрии. Это был пример еще одного выхода за привычные рамки, который не приходил в голову нескольким поколениям исследователей.

Во–вторых, знакомство с работами Скоробогатько позволили мне сразу же увидел связь с теорией физических структур и с конкретным обобщением Михайличенко. Здесь меня больше волновали не вопросы приоритета, а развитие математического аппарата. Кулаков и Михайличенко шли от физики, тогда как Скоробогатько был профессиональным математиком. Соединение этих двух подходов расширяло исследовательский горизонт и давало надежду на новые интересные результаты.

В–третьих, к тому времени я уже осознал первичный характер бинарных систем отношений (структур). Из них при склейке разноименных элементов можно получить унарные структуры, причем имелось несколько способов склейки, приводящих в итоге к разным геометриям. Среди них могли получаться и многоточечные геометрии. Это уже было особенно интересно для моей программы.

И наконец, меня заинтересовал поиск Скоробогатько физических проявлений многоточечных геометрий. В частности, он их искал в теории кристаллов, в статистике и в других разделах физики.

Приглашение Скоробогатько провести очередную школу по ТФС во Львове открывало перспективу обсуждения двух направлений, что могло придать новый импульс исследованиям во Львове, в Новосибирске, да и в Москве тоже. Кулакова долго не пришлось уговаривать: он любил перемену мест, путешествия, всегда был рад встрече с новыми интересными людьми.

Во время 5–й школы по ТФС и после нее мы с Виталием Яковлевичем много говорили о возможных физических проявлениях многоточечных геометрий. Я высказывал мысль, что, пожалуй, в сильных взаимодействиях имеет место не привычная двухточечная, а многоточечная геометрия. Может быть, явление конфайнмента является проявлением такой геометрии. Однако, к сожалению, мне тогда не удалось достаточно четко объяснить ему все, к чему пришел позже. Виталий Яковлевич был уже серьезно болен, а вскоре его не стало.

В основу развивавшейся в нашей группе программы были положены отношения (метрика) между парой элементов из двух разных множеств. Ранг системы отношений определяют числа элементов, для которых имеет место закон, то есть обращение в нуль некой алгебраической функции. Например, для ранга (4,4) эта функция представляет собой определитель из парных отношений, построенный на восьми элементах, — по четверке из каждого множества. Он тождественно обращается в нуль. Однако, если взять минор максимального ранга, то есть такой же определитель на шести точках (по три из каждого множества), то он в общем случае будет отличным от нуля. Очевидно, что это некоторое число, которое можно трактовать как отношение, сопоставленное шести элементам. Это пример многоэлементного (многоточечного) отношения. Нами было показано, что именно эти отношения имеют физический смысл прообраза таких ключевых понятий общепринятой физики, как действия или лагранжианы физических систем. Дальнейшее зависит от того, как определять понятие частицы. В самом общем случае в такой прообраз действия входят характеристики более чем двух частиц. Если из них выделять парные отношения, то обязательно будут возникать добавки от третьих частиц, которые, оказывается, в теории прямого межчастичного взаимодействия типа Фоккера–Фейнмана трактуется как влияние окружающих частиц на взаимодействие (отношение) любой пары частиц. А это не что иное, как принцип Маха. Следовательно, можно утверждать, что многоточечность реального мира проявляется в виде принципа Маха.

В беседах мы касались также наших работ с А.Ю. Турыгиным по переформулировке общей теории относительности в рамках теории прямого межчастичного гравитационного взаимодействия. Как уже отмечалось, прямое обобщение принципа Фоккера на тензорное поле второго ранга приводит к линеаризованной теории гравитации, то есть к первому приближению ОТО по ньютоновской гравитационной постоянной $G$ и, следует добавить, без учета теории поглотителя.

Мы же показали, что для учета нелинейных слагаемых в эйнштейновской теории гравитации, то есть для построения теории в следующих приближениях по ньютоновой гравитационной константе $G$, следует так обобщить принцип Фоккера, чтобы в нем присутствовали не только парные слагаемые, а тройные, четверные и так далее. А в этом опять–таки проявляются трехточечные, четырехточечные и так далее отношения (геометрии). Таким образом, можно сделать еще один вывод: нелинейность эйнштейновской общей теории относительности — это проявление многоточечных геометрий.

Отмечу, что Виталий Яковлевич с большим интересом отнесся к деятельности как Кулакова с его учениками в области теории физических структур, так и к нашей по развитию бинарной геометрофизики. Он внимательно слушал наши выступления на школах, семинарах и конференциях, задавал много содержательных вопросов, делал ряд дельных замечаний. В частности, таким было замечание обратить внимание на работы Н.П. Соколова по теории кубичных и $n$–матриц.

Отмечу, что внимание Скоробогатько к нашим работам не было лишь проявлением знака вежливости. Для него подобное было исключено. Вообще, услышав бессодержательное или ошибочное выступление, он сразу же вставал и прямо заявлял об этом докладчику, не обращая внимание на его ранг. В этом отношении он напоминал мне покойного профессора А.А. Власова из МГУ.

Зная о традиции награждения медалями, практикуемой Скоробогатько, мы с Кулаковым решили во время проведения школы по ТФС (1990 год) отлить аналогичную медаль, посвященную теории физических структур. Любовь Кулакова к подобным атрибутам высокой науки известна многим. Уже упоминалось, что он выбрал в качестве гимна ТФС дивертисмент Вебера, придумал специальный флаг с характерной для ТФС символикой. У себя в Новосибирске он попросил жену сшить ему академическую мантию с характерной шапочкой в добрых традициях Западной Европы: за свои работы он был избран членом Болонской Академии наук. По особо торжественным случаям он одевал эту мантию. А теперь он загорелся идеей сделать еще и медаль. Мы начали сочинять проекты медали.

По нашей просьбе Виталий Яковлевич сводил нас в мастерскую к архитектору, который изготовлял его медали. Осмотрев мастерскую, мы сели за стол для обстоятельного разговора. Скоробогатько тут же на стол поставил свой обширный портфель, из которого извлек бутылки и закуску: он свято чтил и продолжал традиции Банаха не только на семинаре. Существенные события, по его мнению, должны отмечаться со спиртным. За столом мы, в принципе, договорились с архитектором об изготовлении медали, обсудили проекты, даже, как следует, поторговались о цене проекта. При этом Виталий Яковлевич говорил архитектору: «Не думайте, что они могут много заплатить. Откуда у них деньги? Они же занимаются чистой наукой!» Но осуществить этот проект нам не удалось, — наступили трудные времена, и мы стали совершенно не кредитоспособными.

Легко понять, что, несмотря на свое беззаветное увлечение наукой. независимый и бескомпромиссный Виталий Яковлевич не мог мирно ужиться с руководителями науки на Украине. При всем уважении к его эрудиции и результатам, ему ходу не давали. На мой взгляд, по своему рангу и научным заслугам он давно должен был быть академиком или член–корром, как минимум, республиканской академии наук. Но его там не жаловали. «Ну и не надо! — заявлял Скоробогатько. — Мы организуем свою, другую украинскую академию наук. Одна будет в Киеве, а другая — во Львове!». Как он нам рассказывал, они с коллегами учредили такую академию наук, назвав именем известного украинского философа Сковороды. Ему помогло то, что в те годы на Украине поднимал голову национализм и у него нашлось много сторонников. По его представлению, нас с Юрием Ивановичем Кулаковым избрали членами этой Академии наук. (Замечу, что я никогда серьезно не относился к этому избранию.)

Как я понял, Скоробогатько и его многоточечная геометрии не вызвали особого интереса у Кулакова. Сначала между ними произошла дискуссия по вопросу, что такое геометрия. Кулаков считал, что геометрией можно назвать только то, что получается из его структур. Затем он заявил, что к многоточечным геометриям они уже пришли с Г.Г. Михайличенко еще в конце 60–х годов, поэтому в многоточечной геометрии Скоробогатько для него нет ничего нового.

Меня удивило прохладное отношение Юрия Ивановича к личности Скоробогатько. Насколько я знал, он всегда искал контакт с незаурядными людьми, иногда специально для встречи с ними ехал через всю страну. Видимо, это объясняется тем, что каждый из них по своей природе был лидером. Как правило, Юрий Иванович на школах и встречах был в центре внимания. Здесь же, оказалось, что в эмоциональном плане Виталий Яковлевич оказался сильнее. Его неуемная энергия била ключом, и рядом с ним Юрий Иванович отходил на второй план.

Все школы по ТФС в 80–х годах проходили на большом эмоциональном подъеме, но в начале 90–х годов научное содержание нескольких наших собраний стало менее насыщенным. На это было несколько причин. Во–первых, становилось все более очевидным, что развиваемая мной программа бинарной геометрофизики радикально отличается от миропонимания Кулакова. Во–вторых, у нас крепло убеждение, что Юрий Иванович в своей работе «пробуксовывал». Фактически у него был бег на месте. Становилось очевидным, что идеи теории физических структур в объеме, используемом Кулаковым, недостаточны для прогресса в физике. Необходимо было их расширять и обобщать, рассматривать физические структуры в синтезе с другими понятиями и закономерностями, что и делалось в бинарной геометрофизике. Юрий Иванович тоже чувствовал необходимость новых идей, упоминая в своих выступлениях достижения синергетики, теорию расслоенных пространств, гильбертово пространство, золотое сечение и многое другое, но это у него не складывалось в связную теорию. С тем, как он это делал, можно было выступать перед недостаточно квалифицированной аудиторий, но это не могло удовлетворить специалистов.

Другим препятствием служили уж слишком бурные события общественной жизни: баррикады, демонстрации, выборы, противостояние в обществе, которые очень занимали Юрия Ивановича, — и не только его, — отвлекая от науки. В–третьих, возникли финансовые трудности, препятствующие общению коллег, живущих в разных регионах.

Но, тем не менее, состоялось еще пять школ по ТФС в различных местах.

Шестая школа прошла в Пущине–на–Оке с 1 по 5 марта 1991 года, последнего года существования СССР. На ней по–прежнему лекции прочитали Кулаков, его ближайшие ученики и я. Обсуждались прежние проблемы. Я изложил свои последние результаты по описанию взаимодействий в рамках теории систем отношений, но, как мне представляется, Кулаков меня не понял. Ощущалась необходимость более обстоятельных дискуссий, и мы наметили провести очередную, седьмую школу в том же 1991 году в 20–х числах августа в Заокске на территории духовной семинарии адвентистов седьмого дня.

Случилось так, что незадолго до этого в Новосибирске проходила конференция представителей различных вероисповеданий. Конечно, Юрий Иванович не мог оставить без внимания это мероприятие. Несмотря на запрет священника местной церкви, он посетил заседания этой конференции и там познакомился со своим однофамильцем, являвшимся ректором духовной семинарии адвентистов седьмого дня в Заокске, и договорился с ним о проведении там очередной школы по ТФС.

Работа этой школы, проходившая с 21 по 27 августа 1991 года, попала «под колеса» бурных политических событий в нашей стране. Первый день работы совпал с поражением путча ГКЧП, о чем мы узнали уже по прибытии в Заокскую семинарию.

Руководством духовной семинарии нам были предоставлены все условия для работы, и мы провели ряд заседаний. Но в эти дни нас больше интересовали не проблемы ТФС, а политические события. Мне мало что запомнилось о научной части этой школы. Кроме политики, в памяти остался международный съезд адвентистов седьмого дня, начавшийся сразу после окончания нашей школы. На этот съезд, в частности, приехали в качестве миссионеров несколько физиков из США, членов американской общины. В своих выступлениях они, как бы от имени мировой физической науки, попытались представить доказательства приближения конца света, полагая, что настало их время в этом убедить российских коллег и прихожан. Мы их выслушали и тоже выступили, убедительно, как мне представляется, доказав несостоятельность их доводов, якобы, основанных на последних достижениях мировой науки.

Восьмую школу нам удалось собрать лишь летом (11–19 июня) 1993 года в Ярославле, где я в то время работал на полставки в Ярославском педагогическом университете имени К.Д. Ушинского. Теперь уже наше мероприятие именовалось не школой по ТФС, а школой по теории физических структур (ТФС) и бинарной геометрофизике (БГФ).

Девятая школа по ТФС и БГФ состоялась с 16 по 26 сентября 1994 года в Горно–Алтайском университете, куда в то время из Новосибирска переехал работать Геннадий Григорьевич Михайличенко, ближайший ученик Кулакова.

После этого у нас был значительный перерыв. Собираться было трудно: командировки не оплачивались. На последнюю, десятую. школу мы собрались лишь летом 2000 года, а проходила она частично в Новосибирске (с 28 июня по 4 июля) на территории физического факультета Новосибирского университета, а частично (с 4 по 14 июля) в Горно–Алтайске, где работали Михайличенко и преподавал тогда (на полставки) Ю.И. Кулаков.

На этой школе у нас с Юрием Ивановичем проявились существенные расхождения в наших научных программах и в видении дальнейших перспектив. Порой дискуссии происходили в довольно острой форме. После этого мы уже встречались лишь на семинарах и в домашней обстановке. Дискуссии обострялись.

Из старшего поколения участников школ, благожелательно отнесшихся к идеям теории физических структур, следует назвать профессоров А.И. Фета, Г.М. Идлиса, С.Э. Шноля, В.Г. Кречета, доктора физ-мат. наук Р.И. Пименова и некоторых других.

На школу ТФС–89 в Пущино приехал из Новосибирска видный геометр и тополог Абрам Ильич Фет, коллега и приятель Ю.И. Кулакова еще со студенческих лет. Это очень интересный и эрудированный человек, много лет проработавший с уважаемым мною Ю.Б. Румером, убежденным сторонником 5-мерной теории. Они совместно написали две книги по теории спиноров и их применению в физике. В течение многих лет Фет проявлял интерес к исследованиям Ю.И. Кулакова по теории физических структур, но продолжал смотреть на них со стороны в ожидании результатов. К концу этой школы его мнение о ТФС значительно изменилось в лучшую сторону и он даже заявил о своем намерении внести вклад в ее развитие.

В дальнейшем Фет действительно внес некий «вклад» в развитие ТФС, но он оказался отрицательным. Получилось так, что своим авторитетом, скепсисом ко всему, не входящему в сферу его непосредственных интересов, он увлек ближайшего ученика Кулакова — молодого, подававшего большие надежды аспиранта Женю Лозицкого. У Жени уже были интересные результаты и публикации по ТФС, но Фет его переманил к себе. Женя перешел на его тематику в области топологии и все годы его аспирантуры ушли на изучение нового для него предмета. В результате по теме Фета он не опубликовал ни одной статьи и оказался потерянным для физики и ТФС.

Профессор Григорий Моисеевич Идлис, многим известный как автор антропного принципа, проявил живой интерес к ТФС. В течение долгих лет он разрабатывал свой оригинальный подход к глобальному объединению разделов физики от микромира до космоса. Его мировоззрение отличалось от взглядов Кулакова, но, тем не менее, он почувствовал некоторое созвучие целевой направленности двух направлений. Побывав на нескольких школах по ТФС, он стал с интересом следить за развитием наших программ ТФС и БГФ уже как историк физики, оказывал всяческую поддержку в публикации наших статей в сборниках трудов Института истории естествознания и техники Академии Наук СССР, а затем России.

Известно, что профессор Идлис писал стихи, отражавшие его видение глобальных проблем физики. В частности, им было написано стихотворение «В поисках истинных основ всего»⁵⁾, в котором были такие слова:

«Рязанов в Иерусалиме.
В Новосибирске Кулаков.
Владимиров в Москве. Я с ними,
со всеми в поисках основ».
Основ, в конце концов, единых
всего, что нам известно ныне
(пусть не буквально — в смыслах слов).
Расклад, по истине, таков».

Профессор Симон Эйлевич Шноль был основателем кафедры биофизики на физическом факультете МГУ и в то время одновременно работал в МГУ и в Институте биофизики АН СССР в Пущине. Не являясь специалистом в нашей области, он был рад общению с физиками–теоретиками, не окостеневшими в общепринятых истинах. Он неоднократно выступал на наших семинарах в МГУ и, как правило, принимал активное участие в наших школах по ТФС в Пущине. С.Э. Шноль открыл и в течение нескольких десятилетий изучал отклонения от закона распределения Максвелла для случайных величин в явлениях различной природы: от скоростей биохимических реакций, флуктуаций электрических и магнитных полей, всех видов радиоактивных распадов до шумов в гравитационных антеннах. Получаемые им гистограммы так называемых макроскопических флуктуаций имели причудливые формы в виде чередования отдельных пиков. Закон распределения Максвелла соответствовал лишь огибающим к его гистограммам. В течение многих лет изо дня в день он вел запись гистограмм, изменяющих свою форму, причем в этих изменениях наблюдалась некоторая периодичность. Он искал корреляции загадочной эволюции форм гистограмм с различными астрофизическими факторами: солнечной активностью, интенсивностью космических лучей, с моментами восхода и захода Солнца, солнечными затмениями, положениями Земли на орбите и т. д.

На основании многолетних наблюдений Шноль со своими сотрудниками пришел к выводу: «Универсальность феномена макроскопических флуктуаций приводит к предположению о весьма общей причине, их вызывающей. Основным проявлением макроскопических флуктуаций можно считать дискретные гистограммы характерной формы. Поскольку форма гистограмм измерений хода разных процессов изменяется одновременно на больших расстояниях, естественно предположить, что эта общая причина имеет глобальный, космический масштаб»⁶⁾. Однако природу гистограмм и причины их изменений Шноль объяснить не мог и обращался к нам, теоретикам, с просьбой высказать свои соображения об их возможной сущности.

У меня был особый интерес к экспериментам Шноля. Вслед за Лейбницем и Махом я считаю, что все в мире находится во взаимной связи, причем все аспекты всеобщей связи далеко еще не разгаданы. Согласно теории прямого межчастичного взаимодействия, многие понятия физики, приписываемые отдельным объектам, на самом деле обусловлены влияниями со стороны окружающего мира. Исходя из этого, особо важное значение приобретают корреляции вида гистограмм Шноля с различными факторами астрофизического характера.

Отдельно нужно выделить доктора физико-математических наук (математика) Револьта Ивановича Пименова, участника 4–й школы в Пущине–на–Оке, который с большим уважением отнесся к идеям ТФС. Он понял, что здесь речь идет об изменении основ физического и геометрического миропонимания. Это ему импонировало, так как он всю жизнь занимался построением аксиоматики геометрии и анализом приложений геометрии к физике. На школе ТФС–88 он докладывал результаты своих исследований по полуримановой геометрии в 5–мерной теории. Это были довольно любопытные соображения, близкие нашей формулировке теории Калуцы в рамках 4+1–расщепления 5-мерной геометрии. Его результаты были более интересны для меня, нежели для Кулакова. Но, в целом, по миропониманию и настрою он вполне вписывался в коллектив участников школы.

Несмотря на проявленный интерес к ТФС, Р.И. Пименов не успел взять эту теорию на свое вооружение: вмешалась политика, которая и так сильно исковеркала его судьбу. Горбачевская перестройка вступила в свою завершающую стадию. Пименов, как и многие другие, все больше вовлекался в активную общественную деятельность. Вскоре он был избран народным депутатом, а затем, в декабре 1990 года, его не стало…

В работе наших школ принимали участие и другие физики–теоретики из Москвы, Казани, Львова, Минска и даже из других стран: Болгарии, США.

Отсутствие интереса у профессиональных физиков–теоретиков к теории физических структур Кулакова можно объяснить рядом обстоятельств.

1. Прежде всего, следует сказать, что теория физических структур представляет интерес лишь для приверженцев реляционного подхода (парадигмы) к геометрии и физике, каковых во второй половине ХХ века было немного. Подавляющее большинство физиков–теоретиков продолжало работать в русле теоретико–полевой и геометрической парадигм, в которых дифференциальные полевые уравнения записывались в готовом пространстве–времени.

На ТФС могли бы обратить внимание физики, разрабатывающие теорию прямого межчастичного взаимодействия типа Фоккера–Фейнмана, однако сам Кулаков не усматривал связи своих исследований с теорией прямого межчастичного взаимодействия.

В начале 80–х годов могло произойти событие, способствующее прояснению связи ТФС с теорией прямого межчастичного взаимодействия. Об этом мне поведал сам Юрий Иванович. Тогда он от кого–то из своих друзей узнал о намерении Р. Фейнмана посетить Кызыл, чтобы ознакомиться с горловым пением в Туве. Ему сообщили даже время ожидавшегося визита Фейнмана. Конечно же, Кулаков тут же со своими учениками отправился в Кызыл и пробыл там в течение месяца в ожидании его приезда. Но Фейнман так и не приехал. Со слов Кулакова, наши власти, узнав о намерении Фейнмана посетить Туву, серьезно обеспокоились. Зачем известный физик, когда–то участвовавший в американском атомном проекте, едет в Туву? Может быть, он хочет что–то разузнать об урановых рудниках в Советском Союзе? Чиновники не могли поверить, что Фейнман проявляет интерес к народному фольклору и горловому пению, и сделали все, чтобы визит Фейнмана в Кызыл не состоялся. Они запросили такую гигантскую цену за организацию его визита, что даже Нобелевский лауреат не мог ее оплатить. Так Кулаков, прождав месяц в Кызыле, вынужден был вернуться назад в Новосибирск.

Думается, что Кулаков, намереваясь встретиться с Фейнманом, был настроен на передачу ему информации о своей теории физических структур, а не на восприятие его работ в области теории прямого межчастичного взаимодействия. Кроме того, он, конечно же, испытывал интерес к выдающимся личностям.

2. Безусловно, и теория прямого межчастичного взаимодействия, и теория физических структур относятся к одной и той же реляционной парадигме и должны были рано или поздно слиться воедино. Однако, к сожалению, исследователи, занимающиеся данными разделами одной парадигмы не осознавали этой связи. В теории Кулакова фактически не было физических взаимодействий, а в работах Фейнмана, Хойла, Дэвиса и других не затрагивался вопрос о реляционной природе пространства–времени. Напомним, что в основополагающих работах Фейнмана по переформулировке квантовой механики в терминах концепции дальнодействия подчеркивался ее пространственно-временной аспект, т.е. теория фактически имела эклектический характер: пространство–время имело субстанциальную природу, а взаимодействие носило реляционный характер.

3. Другим препятствием являлся круг задач, рассматриваемых в группе Кулакова на основе теории физических структур. Таковыми были задачи классической физики типа переинтерпретации второго закона Ньютона, законов Ома для электрических цепей, законов толстых линз и тому подобные, которые находятся в глубоком тылу современных физических исследований. Группа Кулакова не смогла представить веских доказательств эффективности теории физических структур для решения актуальных проблем теоретической физики.

4. Существенным недостатком теории физических структур является ее принципиально ограничение вещественными парными отношениями. Кулаков считал, что теория должна иметь дело лишь с наблюдаемыми на опыте понятиями, а таковые в физике описываются вещественными числами. Как нами было показано, широкие возможности открываются перед теорией систем отношений, если ее обобщить на случай комплексных парных отношений. Однако Кулаков скептически отнесся к использованию комплексных чисел, необоснованно считая их всего лишь переходом к отношениям, описываемым двумя вещественными числами. На самом деле это является лишь представлением комплексных чисел через вещественные. Природа комплексных чисел принципиально иная.

5. У многих коллег вызывала отторжение философия неоплатонизма, на основе которой Кулаков преподносил свою теорию. Рассуждения о мире высшей реальности, отстаиваемые Ю.И. Кулаковым, препятствовали серьезному восприятию его теории. Один наш коллега шутил по поводу этих взглядов Кулакова: «Идеи Платона Кулаков освоил, а на понимание учения Аристотеля у него сил не хватило».

Примечательно, что на одной из конференций, где Кулаков выступал и в который раз рисовал пещеру с костром и танцующей женщиной, сразу же после заседания коллеги вывесили плакат со стихотворением, тут же написанным участником заседания Б.Г. Режабеком:

«Нет, Кулакову я не верю.
Что он такое говорит?
Танцует женщина в пещере,
А физик к ней спиной сидит!»

6. Ю.И. Кулаков — увлекающийся человек и не удивительно, что его часто «заносило». Его переполняли фантазии, эмоции и необузданные надежды на глобальные перспективы теории физических структур. Многих коллег раздражали пространные экскурсы то в Платоновскую пещеру, то в обсуждение шляпы–физики в океане непознанного. Он без остановки перепрыгивал от ТФС то на «золотое сечение», то в область синергетики, то на свою шкалу масштабов всех разделов физики, где соседствовали элементарные частицы, женские яйцеклетки и галактики. Помню, когда Кулаков излагал эту шкалу, Николай Всеволодович Мицкевич, присутствовавший на его докладе, обернулся ко мне и спросил: «И это тоже теория физических структур?!» К Кулакову он отнесся как к одному из чудаков–изобретателей, которые часто нас донимают своими глобальными проектами.

Кроме того, неприятие коллег вызывало то, что Кулаков относил все исследования физиков к «дольней физике», а свою деятельность — к «горней физике».

Ю.С. Владимиров

сентябрь 2020, г. Москва.

Главы 6 и 7 из книги «Между физикой и метафизикой. Книга 4. Вслед за Лейбницем и Махом». М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2012, с. 136–178